Антология - Цветы зла: Безумная ботаника. 1844-1900

воскликнула молодая девушка своим грудным голосом, наклоняясь к вели11

колепному растению, как будто желая заключить его в свои
объятия. — Да, моя сестра, мое сокровище, теперь Беатриче
будет лелеять и охранять тебя, а ты наградишь ее своими
поцелуями и ароматным дыханием, которое для нее подобно жизни.
Затем с такою же нежностью в движениях, какая звучала
в ее словах, она занялась растением. Наблюдавший эту сцену Джованни протирал глаза, не в состоянии решить, девушка ли ухаживала за цветами или старшая сестра любовно
склонялась над младшей. Но внезапно сцена оборвалась. Окончил ли доктор Рапачини свою работу в саду или его внимательный взгляд обнаружил незнакомого юношу, но он, взяв
дочь за руку, удалился. Надвигалась ночь. Растения издавали удушающий аромат, который поднимался к тому окну,
где жил юноша. Закрыв его, Джованни опустился на ложе
и всю ночь грезил о великолепном цветке и прекрасной девушке. В его грезах цветок и девушка то сливались в единое
целое, то становились отличными друг от друга существами,
одинаково таящими в себе опасность.
Утренний свет обладает способностью исправлять ошибочные представления, которые поселились в нашей фантазии, и даже неверные суждения наши, возникшие под влиянием сгущающихся сумерек, ночной тени или менее здорового, чем солнечное, сияния луны. Проснувшись на другое
утро, Джованни поспешил прежде всего распахнуть окно и
взглянуть на сад, представлявшийся таким таинственным в
его сновидениях. Он был несколько удивлен и даже смущен
при виде обыкновенного сада, освещенного утренними лучами солнца, которые золотили росинки на листьях и лепестках и придавали особое очарование всем редкостным цветам,
— но во всем этом не было ничего, что бы выходило за пределы обыденных явлений. Молодой человек обрадовался
тому, что, живя в самом центре одетого в камень города, он
вместе с тем имеет возможность любоваться клочком земли
с такой пышной и ласкающей глаз растительностью. «Этот
сад, — сказал он самому себе, — даст мне возможность сохранить общение с природой». Впрочем, в саду не было видно
ни истощенного раздумьями болезненного доктора Джако12

мо Рапачини, ни его прекрасной дочери, и Джованни не мог
определить, была ли та таинственность, которая окружала
эти существа, свойством их собственной натуры или плодом
его разыгравшегося воображения. По зрелом размышлении он решил, что в них не было ничего необычного или
сверхъестественного.
Днем он отправился засвидетельствовать свое почтение
синьору Пьетро Бальони, профессору медицины в Падуанском
университете, известному ученому, к которому имел рекомендательное письмо. Профессор оказался человеком преклонного возраста, обладавшим общительным и даже веселым характером. Он пригласил молодого человека к обеду,
за которым показал себя весьма приятным собеседником,
очаровав Джованни непринужденностью и легкостью разговора, особенно оживившегося после бутылки-другой тосканского вина. Джованни, полагая, что ученые, живущие в одном городе, должны хорошо знать друг друга, воспользовался удобной минутой, чтобы упомянуть о докторе Рапачини. Однако профессор ответил ему без той сердечности,
которой можно было от него ожидать.
— Не подобает служителю божественного искусства медицины, — ответил профессор Пьетро Бальони на вопрос Джованни, — отказывать в заслуженной похвале такому выдающемуся ученому, как доктор Рапачини, но вместе с тем я бы
погрешил против своей совести, если бы позволил столь достойному юноше, как вы, синьор Джованни, сыну моего старинного друга, проникнуться ложными представлениями о
человеке, который, может случиться, будет держать в своих
руках вашу жизнь и смерть. Действительно, наш высокочтимый доктор Рапачини, за исключением, пожалуй, одного
только человека, обладает большей ученостью, чем все профессора нашего факультета в Падуе или даже во всей Италии.
Но характер его деятельности вызывает серьезные возражения.
— Какие же? — спросил молодой человек.
— Уж не страдает ли мой друг Джованни каким-либо телесным или сердечным недугом, что проявляет такое любопытство по отношению к врачам? — спросил, улыбаясь, про13

фессор. — Что касается Рапачини, то утверждают, и я, хорошо знающий этого человека, отвечаю за справедливость этого утверждения, что для него наука важнее всего человечества. Пациенты --">