Юрий Гаврилович Тупицын , Станислав Семенович Гагарин , Михаил Петрович Немченко , Михаил Сергеевич Клименко - Иной цвет (Сборник)

и я все объяс­ню. Согласны?
-Как вам угодно,-оказал я.
- Вот и отлично. Моя фамилия Шпагин. Юрий Михайлович Шпагин, отдел самообучающихся машин, комната 301. Положиться-то на вас можно? Вы не трепач?
- Можете быть абсолютно спокойны,-холодно ответил я.
Шпагин, не глядя, сунул мне руку и проскользнул в лабораторию.
Скорее инстинктивно, чем сознательно, я при­близил ухо к двери.
- Дядя Юра,-донесся до меня голос Логика,- а где же тот, другой дядя?
- Он пошел спать, Логик.
- Спать? Это же очень скучно!
- И все-таки спать нужно обязательно, Логик. А то заболеешь. Поспишь, а потом мы будем играть с тобой в шахматы.
- В шахматы? Ура!
Я отошел от двери на цыпочках.
Уже сидя в троллейбусе и рассеянно поглядывая на бегущую мимо улицу, я почувствовал, как меня словно током ударило. Шпагин! То-то фами­лия показалась мне знакомой! Шпагин был руково­дителем группы ученых, которая под общим руко­водством академика Горова работала над создани­ем универсальных обучающихся логических машин. Обычно их называли просто логосами. Рассказы­вали, что словечко логос придумал и пустил в оби­ход сам Горов. Он якобы не терпел безликих сокра­щений вроде УОЛМ-4-бис и в какой-то мере проти­вопоставлял логосов, моделирующих умственную деятельность человека, роботам, которые модели­руют деятельность физическую.
Предполагалось, что логосы будут мыслить не только в логическом, но и в эмоционально-эстети­ческом плане. Им будут доступны основные виды эмоций: радость по поводу успешно решенной зада­чи, страх перед непонятным явлением, грубо попи­рающим фундаментальные законы, юмор в пара­доксальной ситуации, восхищение изяществом и стройностью найденного решения, сожаление по по­воду случайно допущенной ошибки, гнев при вы­нужденных алогичных действиях, раздражение, ког­да простая с виду задача вдруг не поддается ре­шению.
Работа группы Шпагина была преждевременно разрекламирована каким-то пронырливым журна­листом и наделала много шуму. Ею восторгались и ее отвергали, ей прочили решающее влияние на эскалацию прогресса и предрекали, что логосы ста­нут могильщиками человечества. Не утруждая себя добротной аргументацией, критики просто-напро­сто считали машинное мышление столь ужасным и противоестественным, что предлагали юридически запретить всякие эксперименты в этой области. По­сле хлесткой статьи о логосах других сведений о них в широкой печати не появлялось. В различного рода слухах недостатка не было, но, как и всегда, слухи эти были противоречивы. Говорили, что лого­сы уже созданы и прекрасно функционируют, гово­рили, что группа Шпагина встретила в работе нео­жиданные трудности и вот уже который месяц сидит на мели, говорили, что Горов разуверился в самой идее создания логосов и отошел от общего руководства. Какова ситуация на самом деле, тол­ком никто не знал. Можете представить себе, с ка­ким интересом я снова и снова перебирал в памяти все детали встречи с Логиком, а я теперь не сомне­вался, что он был самым настоящим логосом. Логосы все-таки существуют. Но почему сведения о них надо хранить в тайне? Почему, наконец, гово­рить о них даже со Шпагиным можно только через неделю?
Наверное, все эти “почему” были ясно написаны на моем лице, когда я пришел домой. Гранин, сидевший за столом и писавший строчку за строч­кой, поднял на меня глаза раз, другой, а потом спросил:
- Ты что, влюбился?
Я ответил, что ничего похожего со мной не про- изошло, сел на диван и принялся листать “Не­делю”.
- Подсунули на рецензию какой-нибудь дурацкий труд?-спросил через некоторое время
Сергей, не переставая писать и не поднимая на меня глаз.
- Бог миловал.
У меня так и чесался язык рассказать Гранину о встрече со Шпагиным и его Логиком. Я знал, что Проблема эта интересует Сергея ничуть не меньше, чем меня. Но слово есть слово. Опасаясь, что если Сергей продолжит свои расспросы, то я не выдер­жу и все-таки разболтаю, я бросил “Неделю” и по­шел на кухню готовить ужин.
Мы работали с Сергеем Граниным в одном ин­ституте. Он был старше меня лет на пять. Когда я пришел в институт совсем зеленым аспирантом, он взял меня под опеку и в известной мере ввел в строй и ритм яаучной жизни. Мы подружились, Гранин был холост. Когда после долгой болезни умер его отец, он остался в двухкомнатной кварти­ре один и предложил мне у него поселиться. Я со­гласился и не пожалел об этом. У нас почти не бы­ло тайн друг от друга, вот почему мне было так --">