Евгений Клеоникович Марысаев - Северные новеллы

земель. Некоторых из них можно наблюдать даже в таком огромном и шумном городе, как Москва.

Животные и люди должны жить в мире и согласии: ведь гомо сапиенс — человек разумный рождается для добра, а не для зла.

БЕШЕНЫЙ

Дверь с треском распахнулась. Сначала в барак ворвались шипящие клубы морозного пара, потом из них, как из пены, выросла знакомая фигура бурового мастера в овчинном полушубке, огромной волчьей шапке и собачьих унтах. Из правого рукава полушубка был выдран изрядный клок.

— Я пристрелю эту тварь!.. — загремел он и сорвал с гвоздя, вбитого в бревенчатый венец, карабин.

Три-четыре человека бросились на бурового мастера, удерживая его от исполнения смертного приговора.

— Ведь нарочно сделал крюк, обошёл его! Так нет — догнал и… — успокаиваясь и вешая за ремень оружие, сказал он. — Злее голодного волка!

Буровой мастер был человеком на редкость спокойным и выдержанным, казалось, ничто не могло вывести его из равновесия.

Я присвистнул, лёжа на нарах. Завтра наступала моя очередь отвозить на собачьей упряжке керн — наш «продукт», добытую колонковым бурением породу, цилиндрические кругляшки гранита, уложенные в ящики. До посёлка, где находилась база экспедиции, было двое суток езды, или одна луна пути, как говорят камчатские аборигены — эвены и коряки, — и провести это время в обществе Бешеного мне ничуть не улыбалось.

Я натянул унты, накинул полушубок и вышел на мороз.

Одиннадцать распряжённых ездовых псов лежали возле длинной грузовой нарты. Я хотел было зайти за угол барака, но вдруг раздалось длинное, басовитое, воинственное рычание, и от своры отделился Бешеный. С поднятым трубой хвостом и ощеренной пастью он бросился ко мне. Я успел захлопнуть изнутри дверь.

Вот так-то. Иной раз этот дьявол в собачьей шкуре, если особенно не в духе, не даст сбегать до ветру. Пожмешься, пожмешься и под хохот буровиков вновь лезешь на нары.

Но сейчас никто не засмеялся.

— Что-то нужно решать, — сказал буровой мастер. — Неровен час, кого-нибудь до смерти загрызёт.

Начальник геопартии, сидевший за грубым самодельным столом, заваленным бумагами, повернул ко мне голову. Тоном приказа он сказал:

— В посёлке подыщешь другого вожака. Сам не найдёшь — от моего имени попроси начальника экспедиции. Он поможет. На покупку кое-что подбросит бухгалтерия, ещё скинемся по трёшке с брата. Так что особенно не торгуйся. Вопросы есть?

— А куда девать Бешеного?

— В расход. Бешеный — исчадие ада, его в живых нельзя оставлять. Да в посёлке не стреляй: оштрафуют. В тайгу замани.

В партии он появился в конце сентября, когда на Северной Камчатке уже прочно лёг снег, разбойничала пурга и стояли лёгкие первые морозы. Минуло две недели, как мы ездили на нарте. Смену, три человека, собаки развозили на буровые и обратно. Три буровые были разбросаны за четыре, семь и одиннадцать километров от барака; каждая работала в три смены. Весной, летом и осенью мы ходили на буровые пешком, дорога выматывала нас больше работы. Камчатское такси — собачья упряжка — домчит за считанные минуты; проехаться с ветерком на нарте — одно удовольствие; псы здорово выручали нас.

Однажды ночью меня разбудила грызня собак. Такое случалось довольно часто. Властолюбивые псы дрались за право подняться на высшую ступеньку иерархической лестницы — именоваться вожаком. Упряжка образовалась недавно из собак, приобретённых нами в разных посёлках, и псы ещё окончательно не решили, кто же будет их хозяином и повелителем. Пока с грехом пополам это почётное звание удерживала широкогрудая северная лайка по кличке Корф (так назывался посёлок на Северной Камчатке, где буровики купили собаку). О том, как тяжко было ему главенствовать в упряжке, красноречиво свидетельствовали многочисленные шрамы и свежие раны, исполосовавшие тело северной лайки.

Обычно драка продолжалась минут пять — семь, не больше. Этого времени Корфу было достаточно, чтобы отбить атаки и осадить «претендентов на престол». Но сейчас грызня не прекращалась.

Чтобы ветер не выдувал тепло из барака, узкие оконца были заставлены снаружи прямоугольниками льда, вырубленными из реки, сквозь них ничего не было видно, только сочился свет. Пришлось одеться и выйти на мороз. На всякий --">