Елена Уварова - Карлуша и я

Вскоре доктор написал сообщение, что птица все еще так же слаба, но уже лучше, чем вчера. Ура!! Во мне все ликовало!

Карлуша провел трое суток между жизнью и смертью, но он боролся за жизнь, я это чувствовала и мысленно помогала ему, как могла. С каждым днем он креп. Потом доктор сделал ему рентген крыла и сказал, что ни перелома, ни вывиха нет, только вот плечевые кости расположены неправильно. Врожденное это или приобретенное сказать невозможно. Будет ли летать? – пока тоже неизвестно. На всякий случай он наложил ему фиксирующую повязку.

И мы поехали забирать Карлушу домой.

КАРЛУША

Ко мне приближался ботинок человека, надо было бежать, а ноги не слушались. Все, что я смог сделать, это шаг в сторону и тут же рухнул на землю, обессилев окончательно. Потом услышал противное шуршание и руки человека (самое страшное, что есть на свете!) в пластиковых перчатках подняли меня вверх. Я хотел бы оказать сопротивление, да потерял сознание и очнулся лишь когда почувствовал, что в мое горло вливается вода.

О-о-о, какое блаженство!… Я приоткрыл глаза, но, как оказалось, лучше бы этого не делал! Потому что понял, что целиком во власти все того же человека с пластиковыми руками. А то, что меня окружало, было невиданным ужасом – мы находились внутри огромной закрытой коробки, вверху которой сияло маленькое солнце. На этом я снова впал в забытье.

А когда очнулся, то эта коробка стала совсем маленькой, а из меня торчали провода. Только мне было все равно. Главное, чтобы пластиковые руки человека (уже другого) не перестали меня кормить. Я по-прежнему их боялся, а все же голод был много страшнее и испытать его еще раз мне совсем не хотелось.

Немного насытившись, я проваливался в тяжелый тягучий сон, из которого выбраться не было сил. Мне снилась мама и наше гнездо, и то, как она заботится о нас с братом. Я слышал голоса птиц и шум ветра в деревьях. Потом голод заставлял меня настойчиво звать маму. Она прилетала и кормила меня из какой-то трубки, хотя так мало, что голод разбирал меня пуще прежнего. Он же и вытаскивал меня из сна и я вновь оказывался в коробке и жуткие руки человека все время что-то делали со мной. Уж наверняка ничего хорошего, но он давал корм и я терпел. Да и сопротивляться был просто не в состоянии.

Впрочем, несмотря на все его старания что-то со мной сделать, сил у меня стало прибавляться и я уже мог вставать на ноги и есть самостоятельно. Мне очень хотелось выбраться из коробки на волю, но человек каждый раз надежно закрывал дверцу.

А однажды он вытащил меня наружу, расправил мне крылья, накрыл сверху тяжеленным одеялом, под которым я был не в силах пошевелить даже когтем, и перенес в темную коробку. Вот тогда я и решил, что пришел мой конец. Да не тут-то было! Мои мучения продолжились. Человек снял с меня одеяло и так туго привязал мое больное крыло к туловищу, что я им больше не мог двигать. А потом пересадил в новую коробку, всю состоящую из тоненьких прутиков, и передал меня другому человеку. Мне показалось, что где-то я его уже видел.

Дальше со мной стали происходить невиданные доселе вещи. Меня переносили из одной коробки в другую и все они были заполнены людьми, собаками и машинами. В одну из них мы погрузились и вдруг произошло чудо. Я как будто полетел! Я знал, что не могу летать, но я летел! Летел вместе с машиной и людьми! Мимо нас мелькали деревья, я слышал голоса птиц и привычные звуки улицы. Всем сердцем я рвался к ним, на свободу! Только вот власть человека слишком велика, чтобы выбраться из ее тисков. В который уже раз я вспоминал с горечью слова мамы – берегись человека больше всех зверей на свете!

Наш полет прервался, а за ним и улица, и свобода. Меня снова поместили в коробку, правда, уже огромную, всю заполненную непонятными предметами. Потом я понял, что это гнездо человека.

Впрочем, и птицы в нем жили тоже, я их сразу услышал, как только мы вошли. А потом и увидел, они были маленькие, ростом с воробья, только ярких расцветок и с длинными хвостами, и трещали без умолку, до тех пор, пока не заметили меня. Так мы долго молча рассматривали друг друга. Когда же птички поняли, что я не представляю угрозы, поскольку не могу летать и добраться до них, они снова зачирикали.