Юрий Владимирович Давыдов - Плау винд, или Приключения лейтенантов

пребывал в отменном расположении духа. Впрочем, правду сказать, город был куда как хорош: прямые чистые улицы, старинный замок, где кочевали тени рыцарей и златокудрых дев, университет, основанный еще королевой Христиной, и этот изящный рисунок – мачты и реи над гаванью, в шхерах, среди островков.

А лучше всего – можно побиться об заклад, – лучше всего – верфь, существующая с 1740 года. И боже мой, сколько судов родилось тут! Сколько судов начало на абоской верфи свою жизнь, беспокойную, как само море, как сама Нептунова люлька.

И здешний «мастер доброй пропорции» напоминал архангельского Курочкина неторопливой уверенной повадкой, скупостью слов и жестов. Да и народ был ему под стать: честные финны, неутомимые и молчаливые. А фамилия мастера, одна только фамилия внушала доверие – Разумов.

Русская балтийская эскадра вот-вот должна была вернуться из плавания в европейских водах. В дни шумных празднеств по случаю окончательного одоления Наполеона корабли посетили дружественную Англию. Потом во французском порту Шербур они приняли на борт русских гвардейцев. Теперь эскадра шла домой.

Кончится кампания, и Коцебу, пользуясь дозволением начальства, выберет для своего брига лучших из лучших матросов. И не силком, нет, по доброму согласию. А в составе эскадры – бриг «Гонец». А бригом командует давний приятель, тоже лейтенант. Лейтенант Глеб Шишмарев. Вот бы сманить Глебушку на «Рюрик»! То-то бы здорово! Но тут, однако, загвоздка: Глеб-то произведен в лейтенанты годом ранее Коцебу, да и раньше Отто ступил на палубу. А посему захочет ли еще Глебушка идти вторым «после бога»? Вот в чем загвоздка… Остается уповать на покладистый Глебов нрав. И в расчет еще следует принять, что плавание предстоит славное. Нет, согласится Глеб, непременно согласится. Ведь пошел же Лисянский под началом Крузенштерна, а Юрий Федорович тоже был старше да и нравом ой как крут.

Пришла балтийская эскадра. Встала на якоря частью в Ревеле, частью в Кронштадте. Коцебу, не мешкая, занялся набором добровольцев. Дело сладилось скоро: охотников оказалось с лихвой. Плохо только – Шишмарева в Ревеле не было, обретался Глеб не то в Кронштадте, не то в Питере.

Минули святки, ударили крещенские морозы.

В один из тех студеных дней, в послеобеденный час, когда ревельцы, посасывая трубки и прихлебывая кофий, вели ленивые, с потяготливой зевотцей беседы, вдруг на улицах послышалась песня:

Воет ветер, рвутся снасти,

Прощай, люба моя Настя…

И с двупалым свистом грянул басовитый хор:

Ай, калинка, ай, малинка,

В море не нужна нам жинка…

Матросы шли в сторону Нарвского тракта.

Затрещала парусина,

Прощай, милая Арина.

Ай, калинка, ай, малинка,

В море не нужна нам жинка. .

Смолкла песня, поземкой занесло след матросских сапог. А домоседы-ревельцы все еще качали головами, жалея служивых, которых погнали бог весть куда в эдаку-то холодину.

Погнали матросов сперва в Петербург, оттуда – в Або, где достраивался бриг «Рюрик». Было матросам хоть и нелегко «на пешем ходу», да зато уж вольно, и радовались они, что надолго оставили «за кормой» и казарму с дымными печами, и утоптанный плац, где часами гонял их фельдфебель, добиваясь «справного фрунту».

Дорогой в Або шли будущие «Рюриковичи», были с ними теперь двое офицеров: и сам капитан Коцебу, и друг его – рослый, круглолицый Глеб Семенович Шишмарев. Согласился-таки Глеб на второго «после бога». Да и то сказать: чье сердце не дрогнет от зова дальних странствий? Вторым так вторым, решил Шишмарев. Ведь не с кем-нибудь, а со старым приятелем, с Отто Евстафьевичем.

Ветер швырял сухой снег. Финские сосны гудели над головой, как ванты. Всхрапывали лошади, тащившие сани с рундуками и харчем.

Лейтенанты приглядывались к служителям. Народ подобрался молодцы молодцами. Только вот кузнец корабельный Цыганцов заметно приуставал к вечеру. Однако отшучивался: «Помилуйте, ваше благородь, это так, пустяки, не привычен я к сухопутью».

Двенадцать дней взяла дорога из Петербурга в Або. Наконец в сумятице метели возникли блеклые огни, запахло дымом. И потянуло всех в теплынь – шинели скинуть, разуться, в бане попариться, спросить самоварчик.

Граф Румянцев диктовал письма. Писарь быстро и округло водил гусиным пером, исписав лист, посыпал чернила песком из фарфоровой песочницы, похожей на перечницу.

Николай Петрович адресовался в Лондон, Мадрид, Лиссабон, Филадельфию: --">