Славомир Равич - Форсированным маршем

Смотрите сами. В любом обществе есть люди, которые устраиваются так, что за них работают другие. Распущенность такого рода здесь будет недопустима, и ради всеобщего блага мы проследим за тем, чтобы каждый выполнял свою часть работы.

Я надеюсь, что вы не будете создавать трудностей. Если вы хотите высказать свою жалобу, я всегда готов их выслушать и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Здесь нет ни одного врача, но есть солдаты, которые прошли курсы спасателей. Те из вас, кто не в состоянии работать, будут размещены в существующих зданиях, пока другие не построят новые бараки. Я все сказал.

Начальник лагеря спустился, чтобы уступить место другому полковнику. Тот скорее вскочил, чем поднялся на помост, такой он был кипучий. В этом человеке не было ничего спокойного. Если от Ушакова исходило ощущение сдержанной властности, то этот тип демонстрировал свою власть наподобие орифламмы, развевающейся на ветру. Одетый лучше, чем его коллега, он носил куртку из овчины, и на ногах у него были элегантные, до блеска навощенные сапоги из мягкой кожи. Что касается возраста, то Ушакову он годился в сыновья.

Если я когда-либо и знал его фамилию, то забыл ее. Он был политическим комиссаром, и мы звали его только «политруком», а не иначе (это аббревиатура должности, занимаемой подобными ему функционерами). Целую минуту он с усмешкой, пренебрежительно разглядывал нас, самодовольный и высокомерный. Заключенным было не по себе, они переминались с ноги на ногу и не проронили ни слова.

Наконец, он заговорил. Он выражался как главный сержант, грубо и презрительно.

— Посмотрите на себя, — бросил он нам, выгибая плечи и кладя руки в перчатках на бедра. — Настоящее скопище животных! Нет, ну на что вы похожи? Вас считают людьми высоко цивилизованными, которые заявляют, что руководят планетой. Вы осознаете теперь, до какой степени нелепо все то, что напичкали в вашу голову?

Один смельчак из этой беспокойной толпы отважился ответить ему. Его голос прорезал тишину, когда политрук после своей вступительной нападки ненадолго замолк для пущего эффекта:

— На что мы можем быть похожи? Вы не даете нам бриться, у нас нет ни мыла, не сменной одежды!

Политрук повернулся в ту сторону, откуда доносился голос.

— Еще одна реплика, и я лишу вас рациона. — Его больше не прерывали. — За проведенное здесь время, — продолжил он, — и под руководством товарища Сталина мы сделаем из вас полезных граждан. Кто не работает, тот не ест. Моя задача — помочь вам исправиться. Здесь вы будете не только работать. Вы можете ходить на занятия, чтобы исправить свой взгляд на вещи. У нас отличная библиотека, куда у вас будет доступ после работы.

Он продолжил в таком же духе, затем резко произнес:

— Вопросы?

— А когда здесь наступает весна? — спросил один заключенный.

— Не задавайте глупых вопросов, — ответил ему политрук.

И на этом нас заставили разойтись.

Первые дни строительства бараков были несколько хаотичные. Все были относительно пылко настроены на то, чтобы самим приняться за работу, и возложить на более способных людей подходящие им задачи оказалось нелегко. Система организовалась потихоньку по прошествии двух или трех дней. Образовались бригады архитекторов и землеустроителей для того, чтобы начертить на земле план каждого барака и отметить их вехами, бригады рабочих, отобранных среди самых молодых, которые рыли мерзлую землю, чтобы выкопать глубокие ямы для столбов и, наконец, бригада плотников, людей, умеющих пользоваться теслом, чтобы обрабатывать деловую древесину. Большая часть работников выходила через ворота лагеря каждое утро в восемь часов под охраной вооруженных солдат.

Я был в бригаде лесорубов. Труба будила в пять часов, и почти сразу шествие заспанных людей отправлялось в отхожее место, к траншее, вырытой за расположением будущих бараков. Затем вставали в очередь за завтраком. Инструменты — объект скрупулезного учета каждое утро и в конце дня, когда мы их возвращали — вручались в хранилище, находящемся слева от входа. Когда мы выходили из лагеря, табельщик отмечал наши фамилии в своих списках.

Лес состоял, в основном, из елей, но были также березы и лиственницы в большом количестве. Я работал в бригаде лесорубов, орудуя большой двуручной пилой. Иногда менял занятие и рубил сучья. Я еще в детстве научился пользоваться топором в нашем имении в Пинске, и эта работа мне нравилась. --">