Эмилио Сальгари - Морские истории боцмана Катрама

живущим на земле.

Откуда взялась у боцмана Катрама эта странная неприязнь, которую он питал к суше? Никто не знал, и я не больше других, хотя не раз подступался к нему с расспросами. Но он в ответ лишь мрачно смотрел на меня, ворчал что-то глухо себе под нос недовольный, и под первым попавшимся предлогом норовил побыстрее скрыться.

Впрочем, служака он был отменный, в морском деле не знал себе равных, за дисциплиной и порядком на борту строжайше следил. И зная это, наш капитан уважал и любил его, прощая старому морскому волку все эти странности. Что же касается молодых матросов, те не очень-то осмеливались приставать к нему, опасаясь тяжелого боцманского кулака, с которым некоторые были знакомы по опыту.

Но однажды, когда мы шли из Красного моря в Индию, с боцманом случилось нечто настолько из ряда вон выходящее, что событие это произвело форменный переполох на борту. Катрам был найден мертвецки пьяным на полу в углу своей боцманской. Как же этот медведь, который к тому же пил всегда только легкое кипрское, которого еще никто не видел шатающимся, как же он мог набраться до такой степени, что, забыв морской устав и свои обязанности на борту, валялся на полу, как последний пьянчуга?

Случай серьезный. Тут наверняка была какая-то нешуточная причина, и наш капитан, который не мог этого так просто оставить, назначил расследование сего происшествия. Следствие сразу же привело к неожиданному и отчасти даже комическому результату: боцман напился по ошибке. Какой-то шутник из матросов подменил бутылку его легкого кипрского вина бутылкой крепчайшего рома, и старый морской волк выпил с устатку весь этот ром, даже не заметив подмены.

Боцману, который в стельку напился во время плавания, это никак не могло сойти с рук. А тем более Катраму, который сам был строжайшим блюстителем дисциплины на борту, сам никому бы не простил такого. Какой дурной пример для наших молодых моряков! Что было бы с морской дисциплиной, если бы его простили!

Узнав эти подробности, капитан приказал, чтобы боцмана, как только он немного проспится, привели на палубу, а весь экипаж собрался для суда над ним. Часа через два, еще обалдевший от этого обильного возлияния, которое так коварно свалило его, ужасно мрачный и весь взъерошенный, Катрам появился на палубе. Он был страшно зол и в то же время подавлен случившимся. Его маленькие медвежьи глазки перебегали с одного на другого, как бы желая обнаружить виновника этого розыгрыша, и попадись тот ему под горячую руку, расправа была б коротка.

Выйдя вслед за тем из своей каюты, капитан молча указал ему на бочонок, поставленный у основания грот-мачты, а экипаж тем временем собрался на палубе и сгрудился вокруг него. Все это выглядело довольно зловеще, но вместе с тем и слегка театрально, поскольку многие знали уже, чем кончится дело и втихомолку от боцмана перемигивались друг с другом.

— Итак, папаша Катрам, — мрачным голосом сказал капитан. — Вам известно, что морской устав требует примерно наказать моряка, который напился во время вахты на борту?

Старый морской волк опустил глаза и кивнул утвердительно. Он был красен, как рак, и готов провалиться сквозь землю.

— Виновен ли этот человек? — сурово возвысил голос капитан, обращаясь ко всему экипажу, который перешептывался и посмеивался, наблюдая за этой комедией.

— Да, да!.. — гулким хором подтвердили присутствующие.

— Если бы ты был молод, папаша Катрам, я велел бы заковать тебя в цепи и двенадцать суток держать под арестом. Но ты слишком стар, да и впервые за долгую морскую службу случилась с тобой такая незадача. Поэтому я назначаю тебе другое, более легкое наказание: ты должен на двенадцать вечеров развязать свой засохший от долгого молчания язык и каждый раз рассказывать нам по одной увлекательной морской истории. Итак, усаживайся поудобнее, папаша Катрам, раскури свою старую трубку и расскажи нам двенадцать самый интересных историй из своей долгой жизни — ведь у тебя их, должно быть, немало… Эй, стюард! Принеси-ка бутылочку самого лучшего кипрского вина, чтобы язык этого старого медведя размяк на время рассказа. А ты, боцман, давай, начинай!..

Одобрительный гул экипажа сопровождал эти его слова. В далеком плавании развлечений немного, и затее капитана обрадовались все. Только боцман Катрам ворчал себе что-то под нос непонятное: то ли от облегчения, что избежал цепей, то ли досадуя, что развязать язык ему теперь поневоле придется.