Оливер Боуден - Черный флаг (ЛП)

вычислить среди них кока; едва бы у нас нашёлся человек, чей рот не заполнялся слюной или живот не разражался урчанием, и мы не могли не заметить их откормленный вид. Совсем нет.

Именно Кэролайн научила меня ценить хорошую пищу. Кэролайн, моя единственная истинная любовь. За то слишком короткое время, которое мы провели вместе, она облагородила мои вкусы, и мне нравилось думать, что она бы одобрила мое отношение к трапезе, и как я передал любовь к вещам покачественней к команде. Она знала, как и я — частично благодаря тому, что она объяснила мне, — что сытый человек — это счастливый человек, и счастливый человек меньше склонен к тому, чтобы подвергать сомнению авторитет на корабле, из-за чего за все эти годы на море у меня никогда не было ни намека на бунт. Ни одного.

"Это я," — сказал он, делая шаг вперед. Но прозвучало это скорее как "эфо я", чему он был обязан своим перебинтованным лицом, с которого какой-то дурак отрезал нос.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1711 год.

Но, ладно, где я остановился? Кэролайн. Ты хотела знать, как я познакомился с ней.

Ну, здесь есть что рассказать, как говорят. Здесь есть что рассказать. Для этого мне придется вернуться назад, в то время, когда я был простым фермером, когда я еще не знал ничего ни об ассассинах, ни о тамплиерах, о Черной Бороде, о Бенджамине Хорниголде, о Нассау или об Обсерватории, и я бы никогда не узнал ни о чем этом, если бы не случайная встреча в "Старой дубинке" одним жарким летним днем в 1711 году.

Дело в том, что я был одним из тех молодых смутьянов. которые любили выпить, несмотря на то, что из-за этого я попадал в пару передряг. Было совсем немного… скажем так, инцидентов, которыми я не очень горжусь. Но это крест, который приходится нести, если ты чуть излишне любишь выпивку; пьющих с чистой совестью практически не найти. Большинство из нас зарекались от спиртного рано или поздно, чтобы изменить свою жизнь и, возможно, обратиться к Богу или сделать что-нибудь путное из себя. Но вот потом наступает полдень, и ты понимаешь, что твоей голове совсем не помешала бы еще выпивка, и вот ты идешь к таверне.

Таверны, о которых я говорю, были в Бристоле, на юго-западном берегу старой доброй Англии, где мы привыкли к суровым зимам и расцветанию лета, и в тот год, именно в тот год, в год, когда я впервые встретился с ней, в 1711, как я уже говорил, мне было всего семнадцать лет.

И, да, да, я был пьян, когда это случилось. В те дни я был пьян немалую часть времени. Возможно… ну, не буду преувеличивать, я не хочу дурно говорить о себе. Но, возможно, половину времени. Может, чуть больше.

Дом был на окраине деревни Хазертон, в семи милях до Бристоля, где у нас был небольшой участок, в котором мы держали овец. Отец был заинтересован только скотом. Он всегда был заинтересован им, и поэтому мое присутствие освободило его от той части дела, которую он презирал более остальных — путешествие в город с товаром, споры с торговцами, переговоры, сделки. Когда я подрос — считай: как только я стал способен договариваться с партнерами и торговать как равный — ну, этим я и стал заниматься. Отец был чрезмерно рад уступить мне эту роль.

Отца звали Бернард. Мать — Линетт. Они были родом из Свонси, но переехали в Уэст-Кантри, когда мне было десять лет. У нас до сих пор был уэльский акцент. Я не думаю, что он мне не нравился, раз он делал нас не похожими на других. Я был овцеводом, а не самой овцой.

Отец и мать часто говорили, что у меня подвешенный язык, и мать обычно добавляла, что я — привлекательный молодой человек, способный очаровать каждого, и это правда, я и сам так говорю, но мне было проще найти общий язык с леди. Короче говоря, дела с женами торговцев завершались по-райски успешно, нежели торговля с их мужьями.

То, как я проводил дни, зависело от сезонов. С января по май было время ягнения — наш самый занятый сезон, в течение которого я к рассвету должен был быть в сарае — с гудящей головой или нет — и проверять, не родились ли новые ягнята ночью. Если родились, то их относили в сарай поменьше и оставляли в загонах — мы называли их клетками ягнения — и дальше ими занимался отец, а я чистил кормушки, заполнял их снова, менял сено и воду, и мать старательно записывала детали родов в журнале. Я тогда не умел писать или читать. Сейчас, конечно, умею; Кэролайн научила меня этому вместе с остальным, что сделало --">