Николай Николаевич Панов (Дир Туманный) - Черное золото (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. т. XXIII)

вошел, высокий и худой, в белом халате под широким пальто, с отвисшими белокурыми усами на худом сжатом лице. По комнате разлился резкий больничный запах. Обложившись белыми столбиками бинтов, блестящими инструментами и склянками, доктор долго мял и исследовал захлороформированное тело.

— Доктор, он выживет?

Жарков сменил свою закоптелую прозодежду на обыкновенный костюм и чисто отмыл лицо и загорелые руки. Его серые глаза под светлыми безволосыми бровями вопросительно смотрели на угрюмого доктора, закончившего последнюю перевязку и быстро собирающего свои инструменты. Доктор натянул пальто и подошел к двери.

— Товарищ, у него смята грудная клетка и переломлены обе ноги… Может быть, при известном уходе… Трудно решить. Положение опасное. Продолжайте поступать так, как я предписал…

Жарков остался один у постели бесчувственного товарища.

Он тихо присел на край стула и облокотился на стол. За окном серела дорога и желтел склон неглубокого глинистого оврага. За оврагом были видны широкие здания надшахтных построек, вышка подъемной клети, сортировочное отделение, дом рудничного начальства и конторских служащих. Над зданием ширилось черное облако тяжелого фабричного дыма. Дальше, за деревьями, выступала плоская крыша дома английской делегации. Делегации, которая хочет сделаться владельцем всех этих шахт и построек!

Легкий шорох сзади вывел его из задумчивости. Вся комната была наполнена рыжим туманом быстро густеющих сумерек. Жарков повернул штепсель, и сумрак резко метнулся в стороны, разорванный блеском шестидесятисвечной лампы.

Бабин очнулся. Он почти сбросил себя стеганое яркое одеяло и приподнялся на локтях. Его желтое, длинное лицо с горящими глазами, полузакрытыми свежим бинтом, было обращено к окну. Жаркова удивил тихий, почти спокойный голос, которым заговорил больной.

— Она не пришла?

Жарков отрицательно покачал головой.

— Жарков, я умираю. Кончено. Уголь слопал меня. Нет, не говори ничего. Время не ждет. Я должен рассказать. Я изменник. Меня прельстили золотом, деньгами… Много денег. Черное золото в обмен на деньги. Теперь все равно. Она поймет. Слушай!

— Ваня, успокойся. Ляг! — Жарков, думая, что больной продолжает бредить, пытался снова уложить его. Бабин резко освободился, его лицо передернулось от острой боли. Он снова заговорил хриплым, надорванным голосом:

— Жарков, я не брежу. Ты запомни, что я тебе скажу и передай им… План у нее, у Маши… Условие тоже. Она отдаст, она не виновата. Помните, она не виновата… Садись же, Жарков!

Холодные пальцы лежащего цепко сжали руку присевшего на край кровати. Ярко-белый свет обливал две придвинувшиеся друг к другу фигуры. А на оба окна комнаты навалился снаружи безглазый серый мрак, как бы стараясь припасть еще ближе — подслушать последнюю тайну умирающего человека.

4. Выстрел из мрака

— Ты еще колодой шахтер, Жарков, любитель, можно сказать. А я ведь здесь двадцать лет трублю. Пятнадцатилетним парнем начал. Можно было устать. Ты это запомни, если меня там в чем обвинять будут…

То, о чем я говорю, было лет шесть тому назад. Смекаешь? Белых только что отбросили. Шахты наши. Нагнали рабочих. Тут и я был как раз. Разруха, голод, 100 % выработки. Ты то, конечно, помнишь это время.

Нужно тебе сказать, что хоть мы и получили обратно уголь, но в таком виде, что лучше бы и не получать. Подъемные клети взорваны, шахты залиты, инструментов нет.

Да это все еще ничего было. А вот, когда взрывчатый газ в шахтах появился, совсем плохо дело стало.

С того и качалось. Предохранительные насосы не работают, вентиляция скверная. Знаешь, говорят, что на людях и смерть красна. Но в темноте, под землей… Однако, решили работать. Срочное задание, — авось, как-нибудь выполним!

Ладно. Работали день, два. Полсотни нас было. Руководитель — спец один, инженер Мирцев. Только видим, на третий день уж очень голубоваты стали наши лампы. Мирцев в это время еще не вышел на работы.

Помню я, очень нам тогда не понравился этот голубоватый свет. Ты знаешь — пока лампа светится красно-желтым небольшим пламенем — все хорошо, работай, сколько влезет. Начнет вытягиваться, да голубеть — дело плохо, значит, газа много в воздухе. Решили меня к инженеру за советом направить. Работали мы тогда в самой нижней галерее. Поднимались по запасной лестнице, — подъемная клеть не --">