Михаил Николаевич Волконский - Черный человек

тысяч рублей червонцами. Берите!

— Благодарю вас за доброе дело! — сказал Чаковнин, принимая мешки.

Доктор улыбнулся и, не скрывая насмешки, сказал:

— Вы думаете, что дать деньги — доброе дело? Деньги — всегда зло и всегда в конце концов принесут его. Они могут дать только временное благополучие. Впрочем, большинство, которое слепо, думает иначе. Вы сейчас едете? Ваша тройка у меня на конюшне.

Чаковнин с Гурловым решили, несмотря на вечер, ехать сейчас же. Князь одобрил это.

— А как же вы? — спросил его Гурлов.

— Я останусь пока здесь, у доктора.

— Ох, не оставайтесь! — невольно проговорил Гурлов, но сейчас же вспомнил, что напрасно предупреждать князя в чем-либо — тот, очевидно, знал лучше всех, что ему делать.

— Поезжайте, поезжайте!.. — сказал ему князь. Тройка была подана, и Гурлов с Чаковниным собрались.

— Нам надо заехать к Ипатьевой, — сказал Сергей Александрович, когда они вышли на крыльцо. Во-первых, мне нужно повидать Машу, во-вторых, надо найти Тараса — он исчез у меня куда-то, и я его не дождался…

— Какого Тараса?

— Да вот того самого, что предводительствует в лесу.

— А вы его откуда взяли?

— Был там, видел Труворова и вернулся с Тарасом, чтобы разыскать вас и гайдуков. Я видел одного из них здесь у доктора.

— Когда же вы успели?

— Сегодня с утра.

— Ну, катавасия! — решил Чаковнин. — Но во всем этом разбираться пока нечего; однако я здесь, видно, долго спал — забодай меня нечистый!

У крыльца к ним подошел странник. На дворе уже темнело.

— Люди добрые, пожертвуйте что-нибудь, — запросил странник.

Гурлов достал денежку и кинул ему.

— Мало! — сказал странник.

— Неужели? — усмехнулся Чаковнин.

— Право, мало, мне куда больше следует.

Гурлов был в таком веселом расположении, что достал еще денежку.

— Ну, вот тебе еще за храбрость!

— И этого мало! — решил странник.

— Да ты думаешь с нами шутки шутить? — проговорил Чаковнин, начиная сердиться.

— Ох, господа добрые, — закачал головою странник, — вы-то вовсе не знаете, что я думаю, а вот что вы думаете — это мне известно.

— Вот как! — рассмеялся Гурлов. — А ну-ка, скажи, что мы думаем?

— А то вы думаете, что я — странник, а на самом деле я — Тарас, вам известный!..

И он вдруг расправил приглаженную клином бороду и распустил с лица корчившую его гримасу, отчего глаза у него делались узенькими, и стал чернобородым, глазастым Тарасом.

— О, чтоб тебя! — не удержался Гурлов. — Это зачем же такая машкерада?

— Надо было молодцов до точки довести. Иначе ничего не поделаешь, барин. Что ж, теперь готовы прибавить к денежкам рублики? Говорил я, мало!..

— Готовы! — сказал Гурлов.

— Ну, едем в лес!

XXXV

Когда князь Михаил Андреевич остался один на один с черным доктором, тот повел плечами и обратился к нему:

— Ну, князь Михаил Андреевич, теперь пришла пора подвести нам счеты за всю нашу жизнь!

Михаил Андреевич, легко читавший в мыслях обыкновенных людей, единственно, у кого не мог временами провидеть эти мысли — у черного доктора. И теперь он не мог узнать сразу, что значили эти слова черного доктора.

— Да, пришла пора, — повторил тот, — и пришел конец твоим испытаниям. Они были долги и тяжелы, но теперь кончены. Вспомни — за границей, куда ты отправился на свои поиски, ты был испытан бедностью, физическими лишениями, потом нравственными испытаниями. Тебя мучила жажда славы, почестей, ты боролся с честолюбием, терпел, наряду с душевными, физические мучения и болезни. Ты перенес это. Затем в России ты был испытан еще сильнее — богатством. Ты остался и в богатстве непоколебим, оно не испортило тебя. От богатства ты был брошен снова в несчастье, в тюрьму. Ты равнодушно перенес это, даже сам просил арестовать тебя. И, несмотря на все, что терпел, ты остался непоколебим в главном условии мудрости — сохранении тайны, хотя я обращался к тебе много раз в жизни с этим. Ты не выдал этой тайны даже за то, чтобы узнать, что дороже тебе всего на свете! Ты не забыл ни на минуту, что знания, сообщенные тебе, должны служить единственно на добро. Ты сделал подвиг, победив себя и остановив сон загипнотизированной, несмотря на то, что мог узнать от нее, сонной, важное для себя — сожжены ли документы? Наконец ты был испытан отчаянием, силе которого не поддаются только исключительные люди. Когда тебе было доказано, что документы сожжены, ты не --">