Михаил Николаевич Волконский - Ищите и найдете

какие-нибудь интересные данные.

Старик, сказавший это, был не кто иной, как все тот же Кирш-Трофимов, или старый часовщик, или перфектибилист, а спутник его — доктор Герье, излеченный уже от своей страсти и всецело отдавшийся делу самоусовершенствования.

Герье пожелал быть посвященным, приготовился к этому и ехал теперь вместе со своим руководителем в Германию, чтобы принять там посвящение.

Они заняли на станции свободную комнату и расположились тут на ночь.

Герье скоро заснул, но его товарищ не лег спать, а потихоньку вышел из комнаты и направился осторожными шагами на сеновал.

— Куда, барин? — остановил его проходивший по двору с ведром ямщик.

— Душно в комнатах, хочу на сеновал пройти! — спокойно отвечал Кирш.

В таком желании не было ничего удивительного, и ямщик охотно указал ему дорогу и помог даже взобраться по лестнице.

На сеновале, раскинувшись на разостланном на сене ковре, глубоким сном спал Иосиф Пшебецкий.

Кирш нагнулся над ним, протянул руку и властным голосом приказал:

— Говори!

Пшебецкий не изменил положения, в котором лежал, но полуоткрыл глаза и довольно внятно произнес:

— Я буду говорить!

— Зачем ты едешь в Петербург?

— Везу перехваченное письмо от короля Людовика к графу Рене и поддельный ключ в виде книги к шифру этого письма.

— Где это письмо?

— У меня на груди, в замшевой сумочке.

— Отдай его мне.

Пшебецкий сделал усилие, как будто хотел противиться, но Кирш снова протянул над ним руку и повторил:

— Отдай его мне!

Пшебецкий судорожно задвигал руками, расстегнул камзол на груди, достал замшевую сумку, вынул письмо и протянул его.

Кирш взял письмо, спрятал в карман и постоял с минуту в раздумье… Случай доставил ему возможность уничтожить или, так сказать, вырвать один ядовитый зуб, каким готова была нанести укус змея, бороться с которой он положил до конца своей жизни. Но это отобранное письмо было еще ничем в сравнении с той силой, которая осталась в руках иезуитов в лице Иосифа Пшебецкого, и надо было уничтожить эту силу; но для этого необходимо было быть самому гораздо сильнее брата Иосифа.

Кирш задумался, не зная, сможет ли он исполнить это.

— Могу ли я, — наконец решительно спросил он, — уничтожить в тебе твою силу?

Пшебецкий молчал.

— Говори! — приказал опять Кирш. И снова он не услышал ответа.

— Говори же!

Кирш наклонился ближе и едва различил, что Пшебецкий чуть слышно прошептал:

— Трудно.

— Трудно, значит, можно! — произнес громко Кирш и стал водить над ним руками, изредка дотрагиваясь до него.

Пшебецкий вытягивался, как пласт, а Кирш не отрываясь продолжал свое дело и чувствовал, сколько энергии требовалось от него и как ослабляла его почти до полного истощения эта энергия.

Наконец, Пшебецкий задышал ровно и спокойно, и Кирш по известным ему признакам убедился, что работа его кончена.

Однако он сам едва держался на ногах от слабости и не только не был в состоянии слезть с сеновала и вернуться к себе в комнату, но не мог ступить ни шагу.

Вконец обессиленный, Кирш упал на сено рядом с Пшебецким и заснул.

В этом сне было для него подкрепление сил…

Наутро Пшебецкий проснулся и увидел лежавшего рядом с ним человека, — увидел, пригляделся к нему и узнал в нем Трофимова. Брат Иосиф усмехнулся и только что хотел протянуть над ним руки, как в окне сеновала показался доктор Герье, пришедший отыскивать своего спутника.

Герье вошел на сеновал, Пшебецкий впустил его, но протянул ему навстречу обе руки и тем голосом, которому до сих пор все повиновались, приказал доктору:

— Спи!

На Герье, однако, это не произвело никакого действия; он даже не обратил никакого внимания на Пшебецкого, подошел к Киршу и стал будить его.

Тот проснулся и ушел вместе с доктором, оставив в полном недоумении Иосифа Пшебецкого, который не знал еще, что потерял свою силу навсегда, а думал только, что почему-нибудь случайно ему не удался гипноз.

Брат Иосиф не догадался посмотреть до приезда в Петербург в свою замшевую сумку и там только сделал страшное для себя открытие, что письмо исчезло и как будто вместе с ним исчезла его сила.

LXXXVIII

Король Людовик XVIII избежал искусно задуманной иезуитами клеветы перед императором Павлом Петровичем, но все-таки в непродолжительном времени между королем и императором произошло неудовольствие благодаря главным --">