Дан Берг - Чуден Днепр

крепла любовь, и не думала Рут о другом муже. Всепоглощающая страсть заполонила душу, и еженощно снился девице возлюбленный, и обнимала его в нескромных мечтах благонравная Рут. Но что поделает дивчина, коли хлопец слеп?

Как-то на привале, по дороге на ярмарку в Люблин, из уст всеведающего раввина Залмана услыхал Иона, что Рут сохнет по нем. Но поздно, Иванка поселилась в сердце. Безумно любила Рут, и ревность ее была безумна. Шпионством вызнала, кто соперница, замкнулась в себе и стала ждать, быть может прозреют глаза слепца. А не дождется – местью умерит утрату.

Вот, совсем надежда тает: родилось дитя у Ионы. “Как быть? – думает Рут, – погубить шиксу – принести горе любимому. Не решусь на такое. Жизнь моя злосчастная!”

Прошло несколько лет, и время положило предел терзаниям Рут.

3

К концу кампании стали возвращаться домой степи и Днепра хозяева. Вот молодой казак Милован. Он окреп в боях и в пирах, и уж не пьянеет прежде всех. Вот пожилой и мудрый боец Злотоус, товарищ Ефрема. Вот всеми уважаемый за правдолюбие Красун. Ранен был тяжело, но не поддался, выстоял. А Зиновий, спорщик, что в пользу евреев говорил, погиб в первом же бою и не явил доблести. И Сологуб, недруг Зиновия, тоже пал, зарубленный ляхами.

Два известия принесли казаки. Одно прискорбное и одно радостное. Первое – Ефрем, муж Евдокии и отец Иванки, пропал без вести, и никто не знает, славой ли, позором ли, имя свое ознаменовал, и неведомо, где могила его. Второе – у всех на устах. Войско славного гетмана Рудана Дворецкого разгромило разбойничий еврейский отряд. Уцелевших не пощадили, с живых содрали кожу, а главарей, Зэева и Иону, предали лютой казни, которую и описать нельзя.

Прискорбное известие повергло обитательниц осиротевшего хутора в траур, радостное же добавило боли.

Горе сдавило сердце несчастной Рут. Надо ли жить, коли никогда более не узрит прекрасный облик? “Казнен, замучен, растерзан – плачет Рут, – толпа палачей! Обидчица той же породы. Погубила Иону, из груди моей вырвала сердце!” Высохли слезы, и вернулась мысль о мести, ибо убита любовь, и нечем ненависть остановить.

План отмщения быстро созрел в голове благонравной Рут. Она позвала старого конюха, бывшего казацкого рубаку, из-за раны не вернувшегося в строй и за щедрую плату согласившегося служить в богатом еврейском доме. Сказала ему что-то, протянула золотой. Конюх поклонился, вышел из горницы.

4

Окончен поход, и великим пиршеством пристало его завершить. Жизнь привольна, как степь, пенится, как Днепровская волна. Звенят украинские песни, красивей которых в целом мире нет. Разложены костры, заготовлены бараньи туши, хлеб, зелень, сало, окорока, бочки с горилкой и медом.

Казаки расселись солидно. Гордые лица, чубы и усы, загорелые худощавые тела обнажены по пояс. Мускулы рук вздуваются, выдавая силу огромную, достойную, по-пустому не растрачиваемую. У каждого сабля за поясом.

Поспело мясо на огне, разложена снедь, откупорены бочки. Выпита первая чарка, за ней вторая, третья. Начало положено. Славное начало. Пришло время беседы. Мужской, неторопливой, степенной – настоящей казацкой беседы.

Тосты за победы, тосты за героев, тосты за упокой души павших товарищей. Витязи не пьют за всех одним гуртом. За каждого смельчака, за каждого погибшего, за каждый триумф наполняется чарка. Казаку положен персональный почет.

В разгар торжества, когда горилка уж изрядно разгорячила головы, но уши еще слышали, а языки двигались, подосланный конюх отозвал в сторону пожилого бойца Златоуса и что-то пошептал ему. Красное лицо рыцаря сделалось пунцовым. Вполне твердым шагом он подошел к веселой братии.

– Довольно пьянствовать, хлопцы! – гаркнул Златоус, – есть новость страшная!

– Говори скорей! – загомонили голоса.

– Известно вам, что дочка Ефрема, бесславно пропавшего, без мужа прижила дитя!

– Позор!

– Не в том новость, что позор, а в том, что евреем была обрюхачена!

– Совсем худо! – грозно заворчали казаки.

– Спросите, кто он, осквернитель?

– Кто, говори, не тяни!

– Иона! Убивец славного атамана Криворучко!

– Совсем, совсем плохо!

– Можно ли снести такое, казаки?

– Не можно! Никак не

--">