Дан Берг - Чуден Днепр

– Не слышу совета вашего!

– Смерть потаскунье гулящей! И матери ее – смерть! Обе ведьмы! – вскричал Милован.

– Верно! Седлайте, хлопцы, коней! Живо, пока головы горячи, мчим на хутор ефремов, сабли наголо! – скомандовал Златоус.

Казаки с ревом снесли ограду и ворота и уж совсем было приготовились зарубить перепуганных насмерть женщин, да мудрый Златоус остановил расправу: “Эй, дикари, пьяные! Стойте! Придет правому делу время! На потеху вам – час!” Он соскочил с коня, бросился к Евдокии, заломил ей руки за спину, потащил полуживую в хату. Милован, молодой и горячий, во дворе, у всех на виду, ястребом налетел на Иванку, повалил наземь. Похоть, как и злоба, в приступе своем не знает стыда.

Всем, кто хотел, досталось забавы. Натешившись, свершили то, за чем пришли. Тут просветлело в голове правдолюбивого Красуна. “Справедливы ли мы? Своих покарали, а корень зла в земле оставили!” – воскликнул.

И ринулись казаки в Божин, на еврейские улицы, и жителям их много могил выпало рыть. А дом Ионы сожгли, и все его обитатели сгорели заживо. Рут, отомстив, бесчувственно встретила злую судьбу – ту же, что и Иванкина судьба.

Мальчонка успел убежать с хутора, забрел в поле. Проезжий татарский конник заметил мальца, подхватил. “Пригодится!” – подумал.

Глава 13 Ветра круги

1

Ничто нельзя утвердить и закрепить бесповоротно, но, кажется, исчерпало себя казацкое восстание. Запорожцы наказали ляхов, вызволили простой люд из кабалы панской, отстояли православную веру от утеснений католиков, умерили еврейское кровопийство. Славный гетман Рудан Дворецкий, стратег казачий и вождь украинский, привел родину и воинство ее под эгиду русского православного царя. Народ шагнул из рабства в свободу, воссоединился с великим братом-единоверцем.

Война изрядно потрепала Украину. Села безлюдны, амбары сожжены, хаты порушены, мельницы изломаны, церкви разграблены. Дворецкий чересчур полагался на татарского союзника своего. Чужаки не столько казакам пособили, сколько народ пограбили да поубивали. И ляхи, бунтовщиков усмиряя, внесли свою важную лепту в разор земли украинской. С великой печалью смотрит Дворецкий на картину запустения. Этого ли хотел воевода? Что исправила война? Друг и соратник его, историограф восстания Микола Шилохвост, безжалостно сыплет соль на рану гетману.

– Эх, Рудан, ведь сказано в нашем писании, что кривое не сделается прямым! – восклицает Шилохвост.

– Так обретаем мудрость, Микола! – в тон отвечает Дворецкий.

– Разрушать – склонность врожденная и сильнейшая, – философствует Шилохвост.

– Разрушая, освобождаемся от невыносимого и верим в улучшение, – добавляет Дворецкий.

– Разрушением торим путь в историю, – оптимистически заявляет историограф, завершая тему.

Худшее зрелище являли польские города и еврейские местечки. Огонь – самое впечатляющее орудие уничтожения. Пепелища и развалины. Костелы и синагоги превращены были в стойла, осквернены, полны конского навоза. Жители, коих не перебили казаки и не угнали в неволю татары, прятались по лесам. Поля вытоптаны, голод, болезни, мор. Некому убрать трупы животных, некому предать земле умерших. Хищные звери и птицы рвут гниющее мясо, жиреют на пиру войны. Окончился золотой век польского еврейства.

2

Год-другой минули, и евреи вернулись в родной город Божин, что стоит на берегу чудного Днепра. Строят, возрождают, скорбят. В знак траура по погибшим и замученным, раввин Залман наложил запрет: богачам три года не надевать шелка и лакомых кушаний не касаться. Зато женщинам, побывавшим в плену, разрешено вновь выходить замуж.

“Сильно оскудела общинная касса. Да и кому взносы делать? Сколько народу перебито, сколько разорено! И толстосумам пришлось испить из горькой чаши казацкого бесчинства. Взять, скажем, божинского богача Эйзера. Казаки спалили хоромы его, и погиб он в огне вместе с супругой Элишевой и тремя малолетними дочерьми. Кто виноват? Сын их Иона, что неразумными деяниями разжег ярость запорожцев? Задумал ничтожной силой великую силу одолеть, атамана их буйного убил! Или племянница бывшего каббалиста Акивы, мстительная Рут, злым доносом раздразнившая зверя? Однако, есть ли вина, коли нет умысла? Пусть бог ищет виновного!” –