Виктор Васильевич Бушмин - Узник Кардиффа

Виктор Бушмин Время проклятых королей   5 Узник Кардиффа

ГЛАВА I.   Хорек полез в курятник

Таррагон. 15 июня 1133г. Дворец.

Робер сидел, в задумчивости облокотившись на резной подлокотник кресла, брови его были нахмурены, что выдавало тяжелые раздумья, захватившие его целиком и полностью. Дверь в комнату, где находился в одиночестве граф Таррагона, тихо скрипнула и из-за нее показалась голова Гуннара – скандинава-наемника, который после захвата графства предводительствовал личной гвардией. Робер Бюрдет граф Таррагонский, он же Филипп де Леви, отвлекся от раздумий, посмотрел в его сторону и кивком головы разрешил скандинаву войти. Когда Гуннар подошел и поклонился ему, Робер произнес:

– Все готово, Гуннар?

Тот молча кивнул в ответ. Робер натужно улыбнулся, протер усталое лицо ладонями и сказал:

– Надеюсь, что они отдают себе отчет в том, что это дело весьма опасно и, возможно, – он снова нахмурился, – нет! Почти наверняка они не смогут вернуться живыми…

Швед едва заметно улыбнулся – на его каменном лице, почти лишенном внешних проявлений каких-либо эмоций (словно он был не человек, а каменная скульптура) лишь блеснули на мгновение ледяным блеском светло-голубые глаза.

– Ребята слишком обязаны вам, дон Робер… – медленно, будто по капле, выдавил из себя он. – Они пойдут с вами и в огонь, и в воду…

Робер с недовольным видом покачал головой:

– Слишком обязаны… – словно эхо повторил он слова шведа. – Когда человек обязан, он становится похожим на раба, а не на свободного воина. Блага и привилегии, коими я так щедро одарил их, будут давить на их плечи тяжелыми оковами…

– Нет, сир…– Гуннар тряхнул своими длинными, почти до плеч и аккуратно расчесанными на прямой пробор светлыми волосами. – Нет и еще раз нет, граф! Мои люди хотят отдать долг тому, кто отдал им свое сердце и распахнул настежь свою душу, они не смогут жить с мыслью о том, что оставили вас в одиночку решать вопросы, которые даже всем вместе решить почти не под силу. Они проклянут себя и детей своих вовеки веков, если вы не возьмете их с собой.

– Спасибо, мой верный и храбрый швед, – грустно улыбнулся в ответ Робер. Он посмотрел в глаза Гуннару. – Как я понял, – он кивнул в сторону двери. – Они уже ждут моего решения за дверью?..

– Да, сир, – Гуннар снова встал и почтительно поклонился. – Все, кого я отобрал, ждут в нетерпении.

Робер хрустнул костяшками пальцев, сжал их в кулаки, слегка ударил ими по подлокотникам, выдохнул и ответил:

– Быть по сему. Знать судьба такая. – Он посмотрел на шведа. – Зови…

Париж. Остров Сите. Дом Сугерия. За месяц до описываемых событий.

Аббат Сен-Дени монсеньор Сугерий скомкал маленький листок провощенного пергамента и бросил его в камин, в котором, потрескивая и разбрасывая искорки, тлели угли. Несмотря на теплые и погожие летние деньки вечерами все еще было прохладно, да и от Сены несло сыростью, что создавало ощущение скорее ранней осени, нежели теплого французского лета. Пергамент быстро почернел, скукожился и, полыхнув голубоватым пламенем, быстро сгорел, не оставляя о себе даже малейшего следа.

Сухонький и сгорбленный монах, в котором, во взгляде и выражении лица которого, тем не менее, угадывалась огромная внутренняя сила, непреклонная воля и железная выдержка, подошел к камину и, взяв в руки большую железную кочергу, на всякий случай пошевелил ею угли, уничтожая даже те мизерные остатки секретного документа, доставленного ему голубиной почтой несколько часов назад.

– Береженого Бог бережет… – вслух произнес он, после чего, развернулся и, подойдя к стрельчатому окну, разукрашенному на новомодный манер витражными стеклами, распахнул его, впуская в сыроватую и немного задымленную комнатку поток свежего ночного воздуха. Он втянул ноздрями его прохладу, напоенную ароматами цветущих груш и яблонь, растущих в изобилии вокруг низенького домика аббата, служившего ему одновременно и домом, и архивом, и, ни много, ни мало, главной квартирой тайной службы Его величества короля Франции Людовика Воителя, которого из-за его фамильной тучности, унаследованной от отца – покойного короля Филиппа Грешника и матери – Берты Голландской, недоброжелатели и враги стали называть Толстым.

Сожженное донесение было из Англии, от одного из его тайных агентов, который под видом --">