Евгений Степанович Коковин - Белое крыло

Евгений Коковин БЕЛОЕ КРЫЛО Повесть

На берег радостный выносит

Мою ладью девятый вал.

А. С. Пушкин

Я солнцу и ветру отдал мои паруса.

Уолт Уитмен

Праздники бывают разные, но, должно быть, на всем белом свете нет ничего более радостного, яркого, фееричного, чем праздник на воде.

На таком празднике — два неба: настоящее и отраженное в ясных глубинах реки или моря. На таком празднике у каждой одномачтовой яхты — два больших паруса-грота, у каждой чайки — четыре крыла. Вы на водном празднике — и вы уже в сказке. И огромный наш мир покажется вам еще огромнее, светлее и счастливей.

Хорошо, если поблизости играет море. Может быть, тогда в легко-пенистом шуме прибоя вы услышите праздничную песнь под веселые гусли Садко или меж белоголовыми гребнями волн увидите воинственное сверкание трезубца Нептуна. И вас навестит прекрасная мечта о путешествии за тридевять земель, в дальние страны, может быть, на остров Свободы, в страну Фиделя Кастро, а может быть, в Индию, в Египет или на Север, в высокие широты Арктики.

А если нет моря?.. В детстве и в мечтах любая лужица превращается в океан. И бумажный парус на самодельном игрушечном кораблике — это уже мир штормовых морей и озер.

И все-таки обидно сознавать, что есть на нашей Земле люди, живущие едали от моря, от озер и рек. Они, эти люди, лишены одной из самых больших наших радостей. Ведь такое великое счастье — слушать плеск волны, плыть на катере, на яхте, хотя бы на крошечной плоскодонке или на плотике, купаться, плавать, нырять, ловить рыбу. Великое счастье — жить у воды!

Сегодня — праздник. Далеко за молом на летучем старте белеют треугольники яхтенных парусов. Все готово к началу парусных гонок — Большой весенней регаты.

Солнце, с утра бледное и застенчивое, сейчас уже поднялось высоко. Оно стало даже насмешливым и дерзким и снисходительно, словно похохатывая, рассыпает по реке монетную мелочь блесток. Легкому юго-западному ветру на реке тоже раздолье. Ему есть чем поиграть — всюду пестрят флаги расцвечивания. Своды флагов и вымпелов — над яхт-клубом и над бесчисленными судами.

Здание яхт-клуба, раскрашенное в самые веселые цвета, увенчанное башенками, мачтами и флагштоками, издали кажется уютным птичьим гнездом, заботливо свитым на высоком берегу. Просторная веранда переполнена и тоже пестрит яркой расцветкой спортивных костюмов, маек и девичьих платьев. Здесь все молодо, шумно, может быть, чуть легкомысленно. Но зато все дышит здоровьем, силой, играет красотой мускулов, ранним весенним загаром и улыбками. Шляпы, кепки и галстуки вытеснены на проспекты, перчатки оставлены в плащах и на полках шифоньеров, рукава закатаны выше локтей.

Оркестр вдруг умолк. И звон медного колокола с судейского судна, литой, ясный, как сама чистопородная медь, без трещинки, без раковины, прозвучал над гаванью.

Звон меди рассыпался по большой реке и слился с солнечным серебром ряби на пологих волнах. Он взлетел к легким перистым облакам, помчался с запоздалыми птицами к морю, а в городе вдребезги разбился об асфальт и булыжники пыльных и шумных улиц.

Ольга Андреевна Вишнякова стояла на веранде яхт-клуба у парапета и с беспокойством смотрела в ту сторону, где на старте белели паруса яхт. Это была высокая и красивая, но уже немолодая женщина с большой прической — венком из туго сплетенных кос. Там, на старте, на одной из яхт, готовится к стремительному рывку ее сын, ее Юрка.

При звоне колокола она заметно вздрогнула и вдруг вспомнила хрустальную вазу, разбитую в самый несчастный день ее жизни.

— Хрусталь, — чуть слышно сказала она.

Рядом с Ольгой Андреевной стоял ее брат, тоже высокий, блондинисто-седой мужчина с усталым лицом.

— Почему ты вспомнила о хрустале? — спросил Илья Андреевич, взглянув на сестру.

Она ответила не сразу. С судейского судна неторопливо поднялась в небо зеленая ракета. Соревнования начались. Круто накренив паруса, яхты ушли, и теперь нужно было ждать.

— Почему хрусталь? — повторил Илья Андреевич.

— Все то же, старое, — сказала Ольга Андреевна. — Я разбила вазу в тот день… когда пришли с обыском. Ты помнишь, Володя подарил ее мне с цветами перед свадьбой.

— Хрусталь, — Илья Андреевич усмехнулся. — Я не привык к роскоши. Идиллии тоже не по мне…

— Причем тут --">