Карл Май - Виннету. Сын вождя

саванной, обдуваемый гривой своего верного мустанга! И каким жалким и опустившимся выглядит он ныне в лохмотьях, не прикрывающих его наготы! Когда-то смело вступавший в схватку с серым гризли, теперь он крадется по углам, словно шелудивый пес, ворующий или выпрашивающий мелкие кусочки полусгнившего мяса.

Да, теперь он болен и медленно умирает. А мы жалостливо стоим над его убогим ложем, но ничего не предпринимаем, чтобы хоть что-то изменить. Стоять у смертного одра – дело не из легких, но стократно ужаснее, когда это ложе целого народа. Множество вопросов мучает меня. И прежде всего – что произошло бы с индейцами, получи они достаточно пространства и времени для физического и духовного развития? И какую особую форму культуры потеряет человечество вследствие их гибели? Пусть этот умирающий не смог приспособиться, но неужели из-за своей самобытности ему грозит полное вымирание и нет никакой надежды на спасение? Даже бизонам нашлось место в Национальных парках Монтаны и Вайоминга, иначе они вымерли бы окончательно. Так почему же бывшим законным хозяевам земли нет места, где они смогли бы жить и духовно расти?

Впрочем, какая польза от таких вопросов на пороге неотвратимой гибели! Чем помогут упреки и стенания, когда вообще уже ничто не может помочь! И я не могу ничего изменить. Могу лишь скорбеть, но ведь мертвых не воскресить. Я… А почему, собственно, я? Только потому, что давно и хорошо знаю краснокожих, среди которых есть один, живущий в моем сердце и памяти чистым светом. Он, лучший из лучших и самый верный из всех моих друзей, всегда готовый на жертву, был подлинным представителем своей расы. И так же, как и эта раса, погасший от смертельной пули врага. Я любил его, как никого на свете. Я и сегодня продолжаю любить этот умирающий народ, чьим благороднейшим сыном он был. Не раздумывая, я пошел бы на смерть, чтобы только сохранить его жизнь. Ту жизнь, которой он сотни раз рисковал ради меня. Однако этого не случилось – он ушел, спасая своего друга. Но умер он лишь телесно. Здесь, на этих страницах, он продолжает жить, как живет он вечно в моей душе. Он – Виннету, великий вождь апачей! Его памяти я посвящаю эту книгу. И если читатель сумеет почерпнуть из нее правду о народе, чьим истинным вождем он был, я буду вознагражден.

Автор

Глава первая Гринхорн

Знаешь ли ты, дорогой читатель, что означает слово «гринхорн»? Это кличка, обидная и презрительная. «Грин» – по-английски «зеленый», а «хорн» можно перевести как «щупальце». Стало быть, гринхорн – незрелый, зеленый, лишенный всякого опыта юнец, впервые попавший в чужую страну и потому вынужденный очень осторожно выпускать свои щупальца, чтобы не попасть впросак^[1].

Гринхорн – из тех, кто не уступит стула леди; он первым протянет руку хозяину, прежде чем раскланяться с миссис или мисс; а заряжая ружье, он не тем концом вложит патрон или забьет в ствол пыж, затем пулю и только потом насыплет пороху. Гринхорн либо совсем не говорит по-английски, либо изъясняется чересчур правильно и изысканно; на него наводят ужас и язык янки, и выражения невежд. Гринхорн примет енота за опоссума, а хорошенькую мулатку^[2] не отличит от квартеронки^[3]. Он дымит сигареткой и презирает господ, жующих табак. Получив оплеуху от какого-нибудь Пэдди – то бишь ирландца, – гринхорн мчится жаловаться мировому судье, вместо того чтобы, как настоящий янки, пристрелить обидчика на месте. Следы дикого индюка он примет за медвежьи, а узкую спортивную яхту – за пароход с Миссисипи. Ему претит положить свои грязные ноги на колени попутчика и хлебать суп, фыркая как издыхающий бизон. Чистоплотности ради он тащит с собой в прерию губку размером с гигантскую тыкву, не забывает и о десяти фунтах мыла, а в карман засовывает компас, стрелка которого уже на третий день пути показывает куда угодно, но только не на север. Гринхорн старательно запишет восемьсот индейских выражений, но при первой же встрече с краснокожими окажется, что все записи он давно отправил домой в последнем конверте, вот только само письмо конечно же осталось при нем. Прикупив пороху и решив выстрелить, гринхорн вдруг замечает, что ему подсунули толченый древесный уголь. Лет десять он штудировал астрономию, но сколько бы ни пялился в звездное небо, так и не может определить, который сейчас час. Гринхорн обязательно заткнет нож Боуи^[4] за пояс так, что при любом движении --">