Карл Май - Виннету. Сын вождя

клинок впивается ему в бедро. На Диком Западе он палит такие костры, что огонь взмывает к верхушкам деревьев, и еще бесконечно удивляется, когда индейцы обнаруживают и обстреливают его убежище. Короче, гринхорн – он и есть гринхорн. И я сам когда-то был таким же незрелым ротозеем.

Только не думайте, будто мне приходило в голову хоть как-то подозревать об отношении ко мне этой презрительной клички. О нет! Отличительная черта всякого гринхорна как раз и состоит в том, что он готов кого угодно считать зеленым юнцом, но только не самого себя. Напротив, мне казалось, что я весьма мудр и даже опытен. Ведь я получил высшее образование и не боялся никаких экзаменов. Своим юношеским разумом я не мог постичь тогда, что истинной школой является сама жизнь, ежедневно и ежечасно подвергающая учеников суровым испытаниям. Весьма плачевные события на родине и, признаюсь, врожденная жажда деятельности заставили меня перебраться через океан в Соединенные Штаты, где в то время молодому, напористому субъекту гораздо легче было добиться успеха, нежели теперь. Я мог бы недурно устроиться в восточных штатах, но меня тянуло на Запад. Занимаясь то тем, то этим, я вскоре кое-что подзаработал и, прихватив все необходимое, полный радостных надежд, добрался до Сент-Луиса. Там судьба привела меня в немецкую семью, предложившую мне приют и место домашнего учителя. В тот дом часто захаживал некий мистер Генри, оружейник и большой чудак, отдававшийся своему ремеслу с пылом истого художника и с унаследованной от предков гордостью, называвший себя «мистером Генри, ружейных дел мастером».

Человек он был добрейший, хотя внешность и поведение производили прямо противоположное впечатление, ибо он не знался почти ни с кем, кроме упомянутой семьи. И даже со своими клиентами обращался столь неприветливо, что те продолжали ходить к нему только из-за отличного качества его товара.

Жену и детей он потерял в результате какого-то ужасного события. Мистер Генри никогда об этом не рассказывал, но по некоторым его словам я догадался, что его родные стали жертвой кровавого нападения. В этом горе, вероятно, истоки его вечной суровости и нелюдимости. Сам он, скорее всего, просто не замечал резкости своих манер, в душе оставаясь добрым и мягким. Не раз я видел, как у него на глазах выступали слезы во время моих рассказов о родине и соотечественниках, с которыми я всегда был и до сих пор остаюсь связан всей душой.

Почему старик проявил симпатию именно ко мне, чужаку, я долго не мог понять, пока он сам мне не объяснил. С тех пор как я появился в этой немецкой семье, он стал захаживать туда чаще и нередко присутствовал на наших занятиях, по окончании которых мне приходилось уделять ему свободное время. В конце концов он пригласил меня к себе, но я не торопился воспользоваться приглашением, поскольку не хотел злоупотреблять гостеприимством такого человека. Как сейчас помню гневное выражение его лица, когда однажды вечером все же зашел к нему, и тон, которым он меня встретил, не ответив на мое приветствие.

– Куда это вы вчера запропастились, сэр?

– Дома был.

– А позавчера?

– Тоже.

– Что за ерунда?

– Я говорю правду, мистер Генри.

– Хо! Желторотики вроде вас недолго прячутся в гнездышке. Они всюду суют свой нос, но только не туда, куда надо!

– И куда же мне надо было его сунуть, позвольте спросить?

– Сюда, ко мне, понятно? Я давно уже собирался задать вам пару вопросов.

– Так почему не задали?

– Потому, что не хотел.

– А когда захотите?

– Может, сегодня.

– Так спрашивайте смелее! – нетерпеливо произнес я, усаживаясь на верстак, у которого он работал.

Мистер Генри удивленно посмотрел на меня, с сомнением покачал головой и ответил:

– «Смелее»? Может, мне и в самом деле спросить разрешения у такого гринхорна?!

Чувствуя себя оскорбленным, я наморщил лоб.

– Будем считать, мистер Генри, что это слово сорвалось у вас с языка случайно!

– Да что вы себе воображаете, сэр? Говорил я вполне обдуманно. Вы – настоящий гринхорн да еще какой! Содержание прочитанных книг вы, похоже, действительно крепко усвоили. Не перестаю удивляться, сколько всего вы на родине сумели изучить! Молодой человек точно знает, как далеки от нас звезды, что там писал на камнях Навуходоносор^[5] и сколько весит невидимый нами воздух! Зная все это, он воображает, что шибко умен! Но понюхайте жизни, лет эдак с полсотни, только тогда – и то не наверняка – вы постигнете --">