Сергей Андреевич Кулик - Приключения капитана Кузнецова

Сергей Андреевич Кулик Приключения капитана Кузнецова

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ПОСЫЛКА

Возвращаясь из отпуска в конце лета прошлого года, я ехал в пятом вагоне поезда «Москва — Владивосток». Вторые сутки моросил спорый осенний дождь, в купе было холодно, одиноко и скучно. В конце второго дня, когда навстречу поезду уже надвигалась ночь, на какой-то станции, спрятанной в густую таежную темноту, в дверь настойчиво постучали, в купе вошел пассажир с небольшим, еще пахнущим фабричной краской чемоданом.

Обрадованный попутчику, я включил свет. У двери стоял стройный, среднего роста мужчина в форме военного летчика с капитанскими погонами на новой шинели. Но шинель, погоны и рост я заметил, наверное, позднее, а в первую минуту бросилась в глаза борода… Черная, длинная, но не густая она казалась искусственной на молодом и свежем обветренном лице пилота. И, когда капитан, положив чемодан на диван, снял шинель и фуражку, мне показалось, что он снимет сейчас и бороду, бросит ее на сетчатую полочку и попросит извинения за шутку.

Но капитан бороды не снял. Он наклонился над чемоданом и, не вынимая вещей, начал в нем что-то разыскивать, не обратив на меня внимания. Чтобы не показаться излишне любопытным, я повернулся к нему спиной и, глядя в темный квадрат окна, думал, как бы начать разговор.

Еще в Красноярске я просил проводника первых же пассажиров посадить в мое купе, но места остались пустыми, и я целый день томился в одиночестве. А тут, скажу по правде, стало даже обидно, что посадили не гражданского, а военнослужащего. У меня было убеждение, что с военными нельзя начинать знакомство обычными вопросами: «Куда едете?» или «Где работаете?»

И все же, как бы себе назло, я спросил:

— Далеко ли едете, капитан?

Ответа не последовало, и я окончательно убедился в том, что соседство капитана сулит мне скуку еще на сутки езды до своего города. Но когда я оглянулся на «молчуна», то увидел лишь раскрытый чемодан и верхнюю одежду капитана. Только минут через пять, вытирая подбритый затылок новым полотенцем, слегка прихрамывая на правую ногу, вернулся мой попутчик. Он был уже в пижаме, и на фоне полосатой шелковой ткани его борода казалась еще чернее и еще больше походила на пронумерованное имущество из реквизита драмтеатра.

— Ужинать будете? — спросил я, когда молчание стало тягостным.

— О, да! У меня прекрасный омуль в томате. Сейчас откупорю банку.

— Не откажусь! — обрадовался я доброму началу. — Только разрешите узнать, как вас называть? Ведь мы почти в домашней обстановке и «товарищ капитан» будет как-то уж очень официально.

— Извините, пожалуйста! Хоть нам военным, да еще летчикам, волноваться не положено, но я сегодня взволнован. Вот и забыл представиться. Иван Иванович Кузнецов.

Я тоже назвал себя, и знакомство, как говорится, состоялось. Мы разговаривали до самого утра, не считая станций и не замечая времени. Страстный книголюб, спортсмен-охотник, рыболов и незаурядный знаток сибирской тайги, он сам начинал разговор, и между нами то и дело возникала дискуссия то о проблеме положительного героя в литературе, то о наиболее интересных способах ловли тайменей удочкой, то о правильном использовании богатств Сибири.

В Иркутске мы расстались друзьями. Я уже был в своем городе, а Иван Иванович ехал дальше на восток, но куда именно — не знаю, потому что за разговорами так и не спросил его об этом.

Прошло больше трех месяцев, и я почти забыл о своем попутчике, как получил два извещения с почты: одно на заказное письмо, другое — на посылку.

К письмам из разных мест я уже привык, но посылка была неожиданностью, и поэтому я вскрыл ее первой. К моему удивлению, в большом фанерном ящике из обычных вещей лежали только две карманные записные книжки в коленкоровых корочках, а остальная часть ящика была заполнена плотными связками прямоугольных листочков бересты, сложенных пачками и перевязанных бечевочками из сухой травы крест-накрест, как деньги.

Чтобы скорее найти разгадку, я разрезал бечевку на первой попавшейся связке, рассыпал листочки на письменном столе и тут заметил, что все они исписаны мелким почерком, пронумерованы, как страницы, начиная с цифры триста двадцать и дальше. --">