Галина Игнатьевна Головина , Николай Сергеевич Горбунов - Белая таежка

Кольча оттолкнул меня от стола и вытащил из кармана дошки баночку из-под диафильмов. Потом жестом фокусника открыл ее и так осторожно поставил на стол, словно она до краев была наполнена водой.

На ватке в баночке матово поблескивала лепешка с рваными краями. По размеру она была чуть побольше двухкопеечной монеты. В комнате полутьма, обледенели окна. Ванюшка повернул выключатель. Засветилась настольная лампа, и вдруг лепешка засверкала у меня перед глазами, заискрилась и стала похожей на каплю раскаленного металла, сорвавшуюся с электродов сварщика.

— Золото! — торжествующе повторил Кольча. — Я, братцы, не буду выдавать рыбий глаз за жемчужину.

Не дав мне даже позавтракать, он потащил нас с Ванюшкой к себе домой.

Кольчина комната похожа на краеведческий музей. Над его кроватью раскинул широкие крылья беркут, а у окошка сидит на рогульке рыжая белочка, зажав в передних лапах кедровую шишку. На этажерке уютно расположился красавец глухарь, со стеллажей на него поглядывает белобрысая куница, поблескивая шелковистой шерсткой. Зайчишка-белячок облюбовал себе верхний этаж вешалки, примостился там на куске ваты, изображающем снег, и пугливо косит глазами на входящих.

Чего только нет в Кольчиной комнате! Тут и минералы всякие, и цветные слайды с видами тайги, и причудливо изогнутые корни деревьев, похожие на диковинных зверей и птиц, и старинный стул какого-то богатого охотника на ножках кабарожки с крохотными копытцами…

В простенке висит большая картина, нарисованная масляными красками. На ней изображен Кольча. Это он сам себя нарисовал. Но не такой, каков он есть, а каким, по его представлению, будет лет в сорок или в сорок пять. Кольча-мужчина сидит у окна самолета. Под крылом — Ледовитый океан. Облака похожи на льдины, присыпанные рыхлым снегом. Редкие синие просветы между ними напоминают полыньи. На горизонте облака скучились и высятся как огромные белые горы. Кольчино лицо испещрено шрамами, черную бородку и усы пробила ранняя седина, глаза в густой сетке морщин. И любой, кто посмотрит на этого сурового мужчину, скажет или подумает: «Прошел через огонь и воду, медные трубы и чертовы зубы…»

Главное Кольчино богатство, конечно, книги. В нашей школьной библиотеке и то, пожалуй, книг поменьше.

— Кучеряво живешь! — невольно вырвалось у Ванюшки, когда мы первый раз попали в эту комнату нынешней осенью. (У нас леспромхоз организовали новую стройку обеспечивать, а Кольчиного отца направили к нам главным инженером.)

— Все это, парни, теперь настолько же мое, насколько и ваше! серьезно проговорил Кольча и широким жестом обвел все свои сокровища. — Я такой человек: кому что надо, приходите и берите. Для друзей мне ничего не жаль.

В самом деле рубаха парень. Мы с Ванюшкой в этом сразу убедились. Не прошло и месяца со дня Кольчиного приезда к нам в деревню, а мы у него дома так освоились, что даже без хозяина можем делать все, что нам захочется. А главное тут даже и не Кольча — родители его хорошо нас приняли. Особенно Ванюшка им понравился, я это в первые же дни почувствовал. «С таким парнем хоть в ночь-полночь можешь куда захочешь отправляться!» — сказала однажды Кольче мать. Это я сам слышал. И мне, конечно, было очень приятно за моего друга.

В то утро, когда Кольча нашел самородочек, мы летели к нему как на крыльях, хотя ни я, ни тем более Ванюшка старались не выказывать свою радость.

— Запомните этот день, парни! — ткнул Кольча пальцем на висевший в простенке календарь, едва сбросив свою мохнатую дошку. — Он будет первым днем нашего выхода на тропу исканий. А то ведь что получается? Живем в диком таежном краю, вековечные тайны природы кругом, а мы приключения видим по «Орбите», в книжках про них читаем да еще разве что во сне когда приснятся…

— Пошло-поехало! — досадливо поморщился Ванюшка. — Динь-звень.

— Может, еще золото твое — самоварное? — в тон ему буркнул я.

Не люблю, когда Кольча начинает вот так тянуть резину.

— Самоварное?! — расхохотался он торжествующе в ответ и сунул мне лупу, а Ванюшке какой-то пузырек с прозрачной жидкостью.

— Что в нем? — спросил Ванюшка.

— Кислота!

— Какая?

— Серная, разумеется!

— Серная кислота, Мишаня.

Я открыл резиновую пробку, поискал глазами, оглядываясь по сторонам, от чего бы оторвать лоскуток тряпки. Кольча будто знал, что я не поверю ему на слово, усмехнулся и бросил мне старую рукавичку, которая --">