Лукьян Петрович Горлецкий - Граница

Граница

САВСАН Повесть

Встреча

Вот и снова я на Памире. Как и в первый раз, много лет назад, Памир взволновал и потряс меня. Но сейчас я будто заново открывал его, точно читал знакомую, давно полюбившуюся книгу. Я видел обновленную землю, новые города и кишлаки, новые сады и поля в широких распадках. И казалось мне, что даже горы, ущелья и долины Памира стали иными, неузнаваемыми, новыми…

Я ездил и ходил по дорогам Памира, которых раньше и в помине не было, и с каким-то новым чувством смотрел на знакомые скалистые хребты-гиганты, горбатые перевалы, изрубленные трещинами обрывы, будто видел их впервые, будто никогда не поднимался на пик Дзержинского, не лазил по отрогам Абгарда и ледникам Федченко, не забирался на хребты Ванча и Рушана, не бродил по мрачным ущельям Бартанга и альпийским лугам Алайской долины.

Поездок у меня на этот раз было множество. Но я предпочитал там, где можно, не ездить, а ходить и как-то раз по Ванчскому ущелью добрался до ледника Федченко. У края сползшей трехкилометровой льдины, закрывшей собою все ущелье, я увидел группу людей.

Сначала мне показалось, что это туристы: их в горах можно встретить часто. Снаряжение у них было явно туристское — походные мешки, котелки, чайники, связанные в тюки брезентовые палатки… Но, подойдя ближе, я понял, что это не простые альпинисты, а геологи. Только у геологов можно увидеть молотки на длинных крепких рукоятках. Да и загар на их лицах был не такой, как у туристов, приезжающих в горы на несколько недель, а прочный, густой, давнишний.

Сгрудившись у края пропасти, они встревоженно заглядывали вниз. Небольшой подъемный треножник с лебедкой прочно упирался лапами в снег на краю расщелины.

Их тревога передалась и мне. Я понял, что произошло что-то страшное. Но, заглянув в пропасть, туда, где в черной глубине исчезал трос, ничего не увидел.

— Что случилось? — осторожно спросил я.

Пожилой мужчина в соломенной шляпе с обвисшими полями резко обернулся ко мне: ввязывается, мол, каждый не в свое дело. Однако, видно, моя военная форма несколько смягчила его раздраженность.

— Человек упал, — глухо сказал он. — Наш товарищ… А вы посмотрите только! Туда и спуститься-то страшно…

Я снова заглянул вниз. Скала высотою чуть ли не в два километра была рассечена до самой подошвы узкой трещиной. Пожилой — он оказался начальником партии — сказал, что упавший — геолог Латыпов — лежит не на дне, а на узкой площадке в нескольких метрах от края пропасти. Стоит ему пошевелиться, и он полетит вниз.

Геологи бились целый час, стараясь вытащить товарища. Это было нелегко. Неровные стены расщелины местами почти соприкасались, а кое-где расходились в стороны на несколько метров, образуя ямы и провалы.

— Как же… Как же это он? — спросил я, чувствуя, как от одного только взгляда в пропасть холодок пробегает по моей спине.

Оказалось, что Латыпов в расщелине на глубине двухсот метров опробовал породу. При подъеме он вдруг попал в узкую трещину. Трос потянули сильнее, и где-то произошел обрыв. Геолог оказался зажатым, как в тисках, в каменных стенах, а когда спустились к нему, он попытался высвободить онемевшую руку и сорвался.

Надо было спешить на выручку Латыпову. Инженер-геолог Рябов спустился в пропасть первым. Его спускали около часа. Три раза поднимали. Не хватало троса. Надставляли. А когда он добрался до Лагыпова, то оказалось, что того невозможно поднять без специальной сетки: он был весь в синяках и нуждался в немедленной помощи на месте. К этому времени из поселка Дальний подоспел врач геологической экспедиции — женщина. Она решила сама спуститься к пострадавшему геологу.

— Она там сейчас, — сказал начальник партии. — Внизу. Будем поднимать. Волейбольную сетку спустили, чтобы Латыпова поднять. Другой нет. Как вы думаете — выдержит?

— Выдержит, — успокоил я его, думая о женщине-враче.

Мое воображение уже нарисовало облик сильной, высокой, мускулистой женщины с волевым и смелым лицом.

Время тянулось медленно. Геологи в напряженном молчании смотрели в расщелину на --">