Фредерик Марриет - Корабль-призрак

плакать и рыдать и кричала, что лучше умереть. Теперь я желаю знать, что там есть в этой комнате и почему она остается запертой столько лет, и я говорю тебе, матушка, или я узнаю об этом, или же уйду в море, одно из двух!

При первых словах Филиппа измученная женщина вдруг как бы застыла и осталась неподвижна, как каменная статуя, затем губы ее постепенно раскрылись, глаза расширились, и казалось, что она утратила способность говорить; она прижала руки к груди, словно хотела сдавить ее или вырвать с корнем мучительную боль, и вдруг упала лицом вперед, и изо рта ее широкой струей хлынула кровь. Филипп проворно соскочил со стола и кинулся к ней, подоспев как раз вовремя, чтобы не дать ей упасть на пол. Он бережно уложил ее на кушетку и с беспокойством смотрел на сильное кровоизлияние.

– Матушка, матушка, что с тобой? – воскликнул он голосом, полным отчаяния.

Но мать долго не могла ему ответить ни слова; она только повернулась на бок, чтобы не захлебнуться кровью, и вскоре белоснежный пол окрасился целой лужей алой крови.

– Говори, дорогая матушка, что мне делать? Как мне помочь тебе? Чего тебе дать?.. Боже милосердый!.. Что это такое?

– Это смерть, сын мой, смерть! – наконец проговорила бедная женщина, впадая в бессознательное состояние от громадной потери крови.

Филипп, страшно озабоченный, кинулся вон из кухни и стал звать соседей на помощь, а когда те пришли и обступили больную, то он побежал что есть духу к врачу, жившему на расстоянии одной мили от его дома, к некому Путсу, маленькому жалкому старикашке, жадному и бессердечному, но прославившемуся своим искусством и знанием. К счастью, Филипп застал старика дома и, конечно, стал настоятельно требовать, чтобы он немедленно отправился к больной.

– Я приду, это вне всякого сомнения! – сказал Путс, говоривший весьма плохо на местном наречии. – Но, мингер Вандердеккен, кто мне заплатит за мои труды?

– Кто вам заплатит? Мой дядюшка, конечно, как только он вернется домой!

– Ваш дядюшка, шкипер Вандердеккен?! Нет, мингер, он уже должен мне четыре гильдера (т. е. четыре голландских червонца), и должен их очень давно; а кроме того, и он, и его судно могут потонуть!

– Он заплатит вам и те четыре гильдера, а также и за этот ваш визит! – с бешенством воскликнул Филипп. – Только идите со мной сейчас же, иначе, пока вы здесь препираетесь со мной, моя мать может умереть!

– Простите меня, молодой человек. Я не могу отправиться: я сейчас вспомнил, что должен посетить ребенка господина бургомистра в Тернозе! – проговорил Путс.

– Так вот что я вам скажу, – воскликнул Филипп, весь красный от гнева, – или вы сейчас же добровольно пойдете со мной, или я вас силой стащу к моей матери, выбирайте любое! Но знайте, что шутить с собой я не позволю.

На этот раз мингер Путс несколько смутился, так как решительный нрав Филиппа был всем известен.

– Я приду немного погодя, мингер Филипп, если только смогу!

– Нет, вы пойдете сейчас, жалкий корыстолюбец, сию же минуту! – закричал Филипп, схватив его за воротник и выталкивая из дверей дома.

– Злодей! Убийца! – кричал Путс, теряя под ногами почву, увлекаемый неукротимым молодым человеком, не внимавшим ни его воплям, ни его мольбам.

Наконец Филипп остановился, заметив, что старик весь почернел.

– Что же, задавить мне вас, что ли, чтобы заставить идти со мной? А идти вас я все-таки заставлю, живого или мертвого, а заставлю!

– Хорошо! – прошипел Путс. – Я пойду с вами, но сегодня же засажу вас в тюрьму! Что касается вашей матушки, то я ни за что на свете… нет, ни за что на свете не сделаю для нее ничего, решительно ничего…

– Имейте в виду, мингер Путс, – возразил Филипп, – что, как жив Бог, видящий нас с вами, я задушу вас здесь на месте, если вы не пойдете со мной и если, придя на место, вы не сделаете для моей матери все, что только в ваших силах; я задавлю вас там, у ее постели! Вам должно быть известно, что я всегда исполняю свои обещания, а потому примите мой совет, следуйте за мной и исполните ваш долг, и вам будет уплачено все до последней копейки, даже если бы мне пришлось для этого продать мой последний камзол!

Вероятно, это последнее уверение Филиппа подействовало на старика сильнее всех угроз; этот тщедушный маленький человечек в руках сильного, здорового юноши казался беззащитным ребенком в руках сказочного великана. Жилище маленького доктора стояло совершенно в стороне от других жилых строений, посреди пустыря, и он не --">