Серафим Викторович Ларковский - Бульварная Молитва

все крепче, Женя даже прослезился. Булгаков орал из окна, чтоб они были аккуратнее с гитарой, смеясь с ними в унисон, Базаров катался по полу, Коровьев хохотал, опираясь о стену. И тогда произошло что-то особенное в душе у всех…

Адам, которого мучала тревога уже очень давно, резко осознал, что совсем перестал ее чувствовать, он улыбаясь оглядывал всех в комнате и под окном и видел то, что потерял в компании пару месяцев назад- безвозмездную искренность.

Базаров смеялся, сидя на полу. Он тоже ощущал свое перерождения- зла на Есенина не держал, каждая клетка тела словно наполнялась силой, сам себя он воспринимал больше не как изгоя и отброса общества, а как настоящего, живого и сильного человека. В голове струились планы и идеи на будущее, в котором он видел рядом с собой всех, а не только Чехова. Он понимал, что если смог дать Жене отпор, то победить других сможет абсолютно точно.

Булгаков понял, что может летать. Крылья, которые прятал в клетке своей зависти, расцвели заново и золотыми перьями осветили всю комнату. Он улыбался не только из-за комичности ситуации, но и из-за понимания, что не злится на Чехова, обнимающего счастливого Ваню, что безумно радовался всему, что происходит… Солнцу, друзьям и самому себе… Саша осознал, какой же он умный и талантливый, что впереди его ждет счастье и множество новых дорог, и он дошел до этого сам, а не благодаря боготворимому прежде Ване.

Чехов с Есениным забежали в квартиру, стремглав занеслись в спальню, набросились на товарищей, начали трепать их за волосы, смеяться, обнимать… И в конце концов все пятеро лучших друзей стояли в плотном кругу, крепко обнимаясь и смеясь. Лучи освещали их волосы, мелькали по счастливым лицам и отражались в зеркалах…

И никто не знал, произошли ли эти перемены в ребятах из-за прекрасного светила, восставшего в тот день над Москвой, из-за десятков минут страданий, из-за картины Чехова, из-за песни под окном… Одно можно сказать точно. Новое солнце освещало улицы столицы, пробегалось в каждом закутке, проглядывало в окна Ленинской библиотеки, осматривало золотые бычки сигарет в переулках, где молодежь, скрываясь от милиции впервые пробовала курить. Солнце заскакивало в темные окна баров на Тверском бульваре, барабанило по золотым бутылкам виски, а после, пролетая пару метров от центров пьянства, каталось на ухе слона во дворе Музея Востока, неслось к статуе Пушкина и Гончаровой, именуемой в народе «жуком в коробочке», летело вперед к окнам дома Грибоедова, который уже давно не дом Грибоедова, а лишь литературный институт имени Горького, пробегалось до Патриарших прудов, пугало злых лебедей своим появлением.

Конец.

--">