Джавид Алакбарли - Памятник

тоже присоединились к ним. А потом, как и положено в хорошем театре, прозвучали аплодисменты. Ласкающие слух и просто успокаивающие душу аплодисменты. Так хлопают не на открытии памятника, а именно в театре. На премьерном показе прекрасной пьесы. Пьесы, написанной самой жизнью. Скульптор поневоле подумал, что впервые в жизни его творение вызывает настолько неординарную реакцию. Он никак не мог понять лишь одного: в конце концов, всё это хорошо или плохо?

В своей жизни он создал немало скульптур. Но эта была первая фигура женщины. А там, где женщина, разве возможно обойтись без скандалов, разборок, взрыва эмоций и выяснения того, кому же всё-таки по праву принадлежит тот или иной мужчина. Сегодня в качестве яблока раздора выступал он сам. Этим можно было гордиться. Именно такой вывод он сделал из всего того, что сегодня произошло. У него резко улучшилось настроение. И он с удовольствием отправился вместе с друзьями обмывать открытие этого памятника.

Небольшой банкет затянулся до полуночи. Вначале была сугубо официальная часть. Выступающие говорили о женском равноправии, о путях его достижения, о том, сколько женщин заседают сегодня в парламенте, возглавляют какие-то структуры, работают в больницах и школах. Один писатель очень эмоционально озвучивал простые банальности о том, что можно обойти все бакинские улицы и не встретить ни одной женщины в чадре. Потом он запанибратски хлопнул скульптура по плечу и сказал:

– Да… Всё хорошо. Просто прекрасно. Но всё же опоздал ты, братец, немножко с этим памятником. Ведь пьеса «Севиль» была написана тогда, когда всё это было очень актуально. Ты же помнишь, что было целое движение «Долой чадру»? А сейчас твой памятник уже не часть эффективной пропаганды, а нечто, просто отражающее тот факт, что когда-то в Азербайджане женщины носили чадру. А ещё при этом стремились к свободе, равенству и достижению равных прав с мужчинами.

После того, как банкет покинули официальные лица, друзья скульптора попросту, по-чёрному, хорошо напились. А как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Самый близкий его друг, в порыве каких-то непонятных чувств обнял его, расцеловал и сказал совершенно идиотскую фразу:

– Памятник, конечно же, ты сделал замечательный. Просто молодец. Восхищаюсь. Но всё-таки знай, Джафара тебе не переплюнуть в этом вопросе.

– А причём здесь Джафар? И в чём это мне его не переплюнуть? Он же не скульптор.

– Твой памятник – это, может быть, всего лишь какой-то заключительный этап во всей этой истории. Но историю-то эту создал именно Джафар. Это он привёл на сцену один из самых запоминающихся, ярких, хлёстких образов нашей драматургии: образ женщины, бросающей чадру в лицо мужу и уходящей в никуда. В неизвестность. Это сколько же надо иметь мужества, гордости и стремления к свободе, чтобы так поступить. Я много думал об этом. И понял только одно. Только женщина, выросшая на берегу моря, была способна сделать это. Причём сделать это первой. Так ярко, красиво пока ещё никто не осмелился избавиться от этой чёрной тряпки. Тогда, когда ещё никто из женщин не осмеивался ступить на эту тропу войны с мужчинами.

Море ведь формирует у человека абсолютно другую линию горизонта. Когда морская гладь сливается с небесной, возникает ощущение бесконечности бытия. Кажется, что ещё немножко и ты сможешь взлететь и раствориться в этой беспредельной голубизне. И неважно, на самом ли деле у тебя появятся крылья для полёта или нет. Может быть, ты сможешь взлететь? А может быть, просто камнем пойдёшь на дно? Но здесь важно лишь твоё желание. А ведь именно желание вызвало к жизни то решение, которое приняла первая женщина, сбросившая чадру. И она сделала это именно тогда, когда сполна осознала всю мощь и глубину своего желания. Ну, а как известно, того, что хочет женщина, хочет сам Господь Бог. Куда уж нам простым смертным вмешиваться сюда со своими оценками. Так что, давай, дорогой, выпьем за наших женщин. За всех женщин, вообще. И за эту бронзовую мадмуазель тоже.

– Да, ты поэт оказывается… Всё сказал правильно. Только одно не учёл. Ведь турчанки, египтянки, марокканки тоже всматривались в морскую гладь. Но чадру не сбрасывали.

– Но я же за них не в ответе. Я же поэт этого народа. А не какой-то там арабский или турецкий. У меня есть даже официальная бумага, подтверждающая это. Да, ещё забыл тебе сказать. Всё же ты выбрал прекрасное место для памятника. И монумент под него хорошо --">