Ромен Роллан - Клерамбо

значение. В ряду таких произведений одно из первых мест, несомненно, занимают произведения Романа Роллана, одного из истинных гуманистов, лучших представителей буржуазной цивилизации, создателя Жана-Кристофа, автора "Предтеч" и "Над схваткой".

* * *

Было бы ошибкой считать "Клерамбо" документом автобиографическим в полном и строгом смысле этого слова. Разумеется, моменты личных переживаний Романа Роллана вошли в трагедию Клерамбо, нашли в ней свое художественное выражение. Сам Роман Роллан прошёл скорбный путь честного "гуманиста" в героической борьбе "одного против всех". В этом смысле прав Ст. Цвейг, когда он говорит о "Клерамбо": – "Здесь… собрано все, что было рассеяно по манифестам и письмам, здесь в широком художественном переплетении являются все многообразные формы его деятельности".

В сентябрьские дни 1914 г. Роллан писал одному из своих друзей: – "…Моя обязанность заключается в том, чтобы… спасти от потопа последние остатки европейского духа". 3 августа того же года он записывает в дневнике: – "Эта европейская война – величайшая катастрофа за много столетий, гибель наших самых дорогих надежд на братство людей". И через несколько дней: – "Я хотел бы уснуть, чтобы больше не просыпаться". "Всякое насилие мне ненавистно", – пишет он Жуву. Во "введении" к "Клерамбо" (1917 г.) мы читаем: – "Всякий человек в истинном смысле этого слова должен научиться оставаться одиноким среди себе подобных, думать один за всех, – и, если понадобится, один против всех"

Бесплодная перекличка Роллана в годы войны, в поисках истинных "гуманистов", с Г. Гауптманом, Верхарном и другими пашами войны "до победного конца", его работа в Красном Кресте, нобелевская премия "мира", даже его пламенные манифесты и статьи сборников "Над схваткой", "Предтечи", все эти моменты борьбы с войной, борьбы за мир, моменты наивного мелкобуржуазного пацифизма нашли свое отражение в романе. И все же Клерамбо не автопортрет, не alter ego самого Романа Роллана.

О себе "я буду говорить, – заявляет Роллан, – не надевая маски, не прикрываясь вымышленным именем". И он прав: он никогда не пользовался маской и не нуждается в ней. В этом смысле его недавний гордый и презрительный ответ польским "пацифистам" на их предложение принять участие в лицемерной кампании борьбы за мир является блестящим тому доказательством.

"Клерамбо", в понимании самого автора, – "история свободной совести", "история свободомыслящего человека во время войны". Роллан развернул трагедию этой "свободной совести", показал невозможность честного "свободомыслия" в лживом классовом буржуазном обществе.

Клерамбо – человек таланта, высокой художественной одаренности, честный перед самим собой, он выше основной массы своего класса; но в то же время он – типичный представитель мелкобуржуазной интеллигенции, ее лучшей части, искренно настроенной "гуманистически". Для Клерамбо слова – Родина, Справедливость, Право, Свобода, Прогресс – были символическими фетишизированными выражениями лучших завоеваний буржуазной культуры, которую он мыслил как общечеловеческую. Он верил, что эти начала – основные движущие силы европейского общества, воспитанного на принципах Великой Французской Революции; для него слово Бог было олицетворением человеческого Разума, вечной Справедливости, источником внеклассовой Морали.

И с этими фетишами лживой буржуазной цивилизации герой Роллана расстался, ликвидировал их. Он возненавидел "воинственный идеализм" буржуазной интеллигенции, ибо "производимое им отравление повреждает мир", ибо он "населяет его галлюцинациями, принося им в жертву живых людей". "Своих великих богинь: Родину, Право, Свободу" он прежде всего "лишил прописных букв". Клерамбо увидел, как "спадает платье кошачьей вежливости, в которое рядится цивилизация, и во всей своей наготе показывается жестокий зверь". Но Клерамбо даже и из жизни ушел с убеждением, что "свобода в том и состоит, что свободный человек является для себя некиим законом вселенной". Он не преодолел до конца всех фетишей мелкобуржуазного индивидуализма. Как честный мелкобуржуазный пацифист, искренний и слепой, он проклял войну, но остался верен своей "ненависти" ко всякому насилию. Он боится и пролетарской революции, ибо, думает он, и она "тоже будет угнетать". Он умер, так и не разрешив вопроса, который ему поставил Моро: нация или революция? Он так и не понял, что путь к истинному --">