Ольга Акимовна Адамова - Ассирийские Басни

И стану дело говорить

Ты заходи и покричи.

Потребуй денег у него

Отдаст злодей твоё добро.

Служанку вызвала она:

– Как только курд зайдёт туда

И выйдет прочь,

Ты заходи.

И радостно мне объяви: «Хозяин дома, ждёт меня.

Приехал, ищет – где же я?!»

Оделась в лучшие шелка,

В шкатулку золото сгребла

Надела пояс золотой

Шикарный гребень над косой

Вошла, а ж обмер ростовщик,

Всё посчитал на ней за миг.

– Я собираюсь в Барму, путь

Опасен, труден

Там мой муж.

К нему спешу на встречу я.

Могу оставить у тебя

Свои сокровища?

Ведь там они достанутся ворам.

И в этот миг вошёл и курд:

– Верни мне деньги, жалкий плут!

На полуслове ростовщик отдал

Весь долг и выдворил.

И тут же следом к ним вошла

Служанка, милое дитя:

– Хозяйка, радостная весть.

Хозяин дома. Здесь он! Здесь!

Приехал!

И давай плясать.

Хозяйка с ней и танцевать.

И ростовщик рванулся в пляс,

Хозяйка диву задалась

– А, ты по, что пошёл вдруг в пляс?

То наша радость не про вас.

Колено к ней он преклонил:

– Мне тридцать пять я не женат.

Не видел я такой лисы,

Нашёл я пару. Не гони!

Женюсь плутовка на тебе.

Ведь ты девица вся по мне.

Тебя не знаю, но люблю!

Тебе я счастье подарю.

-Да, я не замужем, ты прав,

И у меня весёлый нрав,

Своё коварство я ценю,

Но за тебя я не пойду.

Оно во благо для людей,

Хоть я хитра – не тех мастей.

Другую спутницу ищи.

С душой холодной   до костей.

Ушла девица навсегда

Похитив сердце хитреца.

Шлемиль

Люди живут, пока мы о них помним.

Каждый оставил свой след.

Часто поступок, иль просто забава

Память на тысячу лет.

Было давно,

Но когда, я  не помню,

В Турции в самой глуши.

Шлемиль – красавец,

В селе ассирийском

Чистил чужие дворы.

Если лежит не в положенном  месте,

Это тревожит ребят.

Завтра  всё будет,

Вернее, исчезнет,

Если ты любишь поспать.

В те времена всех судили не судьи,

Бога боялся, народ.

Не было столько убийств и насилий.

Кара – от церкви отвод.

Если тебя изгоняют из церкви

Нет тебе места нигде,

Нет на земле, нет и на небе,

Бог он всё видит везде.

Люди боялись, судьёй был учитель,

У православных знать поп.

Звали учителем у ассирийцев,

В церкви служивших отцов.

Вере учили они,

За советом

К ним приходили  толпой,

С просьбой, надеждой,

Иль просто с обидой.

Все обращались с мольбой.

Вот как- то утром,

Проснулся учитель

С жалобой люди пришли.

–Ночью козу из сарая у Сарьи,

Шлемиль унёс,  накажи!

Это село, здесь глаза и повсюду.

Уши шевелят кусты.

Что бы ни сделал, на утро узнают.

Хочешь, хоть в маске ходи.

Знают походку,

Взгляд твой, дыханье.

Здесь ты растёшь на глазах.

Знают с пелёнок и наблюдают

Каждый проделанный шаг.

-Так, хорошо, вы ему сообщите.

Жду я  его через час,

Будет на библии клясться  проказник,

Хватит ему воровать!

Шлемиль пред тем как отправиться в церковь,

Долго сидел у реки,

Люди подумали, -

«Кается парень»,

Не подымал головы.

Шлемиль поймал в грязной луже лягушку,

Сунул в карман на груди.

Куртку надел и отправился в церковь,

Что-то, шептав по пути.

Библию  подал ему

Наш учитель

–Ну-ка, проказник, клянись.

Мне можешь врать,

Но перед этим писаньем

Вряд ли тебе устоять.

Шлемиль,  подняв свою правую руку,

К сердцу её приложил.

–Этой душою клянусь, что не брал я,

Врут, что козу я стащил.

Бедный учитель развёл лишь руками,

Парень клянётся душой:

–Ладно, ступай! Ступай, себе с миром.

Бог пускай будет с тобой!

Шлемиль домой возвращался с ухмылкой,

Вспомнил, лягушку пущу.

Смотрит, подохла

От клятвы столь сильной,

Душу, отдав за козу.

Шлемиль подумал, жалко лягушку.

Ладно, учитель тебя,

Я проучу, заставляешь всех клясться.

Я отомщу за себя.

Тёмною ночью Шлемиль с друзьями

Снова ограбил людей

Ну, и конечно утром учитель

Ждал пострадавших гостей.

С    раннею зорькой  Шлемиля  мама,

В церковь кастрюльку снесла,

Ночью с баранины хаш наварила.

Да, угостила отца.

-Ну, что случилось?

Шлемиль?

Зовите! Хватит дурачить людей!

Я покажу сорванцу!

Будет знать он, как воровать.

Ух! Злодей.

Яркое солнце играло лучами,

Шлемиль шагал,

Улыбаясь весне.

Ждал его отче,

Остывший немного,

Сидя  у самой двери.

– Заходи, озорник!

Знаешь, в чём обвиняют?