Джованни Боккаччо - Фьезоланские нимфы

Мензола!» Она встает —

И так легка, подружек нагоняя!

Рассыпался прекрасных нимф народ

По хижинкам укромным понемногу,

Диану проводивши в путь-дорогу.

XXX

Пятнадцать было нимфе лет едва ли,

Златились кудри длинные у ней,

Ее одежды белизной сияли,

Прекрасен был лучистый взгляд очей.

Кто в них глядел, не ведал тот печали;

Вид ангела, движенья — нет стройней,

Рука стрелой играет заостренной.

Но где теперь покинутый влюбленный?

XXXI

Он одинок, задумчивый, унылый,

Безмерному страданью обречен.

Оставленный прекрасноликой милой,

Без сил прервать мелькнувший страстный

сон, —

«Увы мне! О, с какою мучит силой

Минувший миг блаженный! — молвит он. —

Подумать только: где и как найду я

Теперь ее, в отчаянье тоскуя?

XXXII

Не знаю той, что вдруг меня сразила,

Хоть слышал: Мензола — так имя ей.

Покинув, осмеяла, изъязвила,

Меня не видев, о любви моей

Не ведая. О, знай: мне все не мило,

И груз любви — что миг, то тяжелей!

Ах, Мензола прекрасная, мне больно!

Твой Африко покинут, хоть невольно!»

XXXIII

Потом он сел, где милая сидела,

Где только что он любовался ей,

Прелестною; все глубже пламенела

Огнем кипящим грудь, все горячей,

И, наземь повергаясь то и дело,

Он длил игру Амуровых затей,

Лобзал траву, шепча: «О, ты блаженна:

Тебя касалась та, что совершенна».

XXXIV

И говорил: «Увы мне! — воздыхая. —

Судьбина зла. Сегодня же вела

И соблазняла — о, совсем иная!

Счастливого — злосчастью обрекла, —

И девушка-дитя, сама не зная,

На жалкий путь страдальца повлекла.

Мне нет вождя, хранителя, — все втуне.

Одной любви я верен — и Фортуне.

XXXV

Хоть знала бы она, как пламенею

Любовью к ней, иль видела б меня!

Нет, страстью бы испугана моею

Она была, — и, всякого кляня,

Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,

Она бежала б этого огня,

Смятенная: она ведь ненавидит

Всех нас, мужчин, какого ни увидит.

XXXVI

Что делать мне? Все кончено. Ужели

Открыться ей? Себя же погубить.

Молчать — нет сил, молчать всего тяжеле:

Огонь в груди все будет злей томить.

Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?

Пусть этой муки оборвется нить:

Ведь не погаснет этот пламень жгучий, —

Смерть все равно предстанет неминучей».

XXXVII

Таких речей излил тогда немало

Влюбленный юноша. Но видит он —

Заря погасла, ночь уже настала

И вызвездил давно уж небосклон, —

И как душа помедлить ни желала

На месте милом, молвил как сквозь сон,

Себя одолевая: «Так, злосчастный,

Пускай хоть встречу день, мой день

ненастный».

XXXVIII

Он все же встал, побрел, едва шагая,

Исполнен дум, долиною речной

В родной приют, печально понимая:

«Оттуда шел один, придет — иной».

Вот перед ним и хижина родная.

Так безотчетно он пришел домой:

Идти долиной было далеко ли?

Ну, с четверть мили, уж никак не боле.

XXXIX

В свою каморку он тихонько входит,

Где спал один, вздыхает, еле жив,

Там ощупью постель свою находит

И падает, словца не проронив

Родителям, и ночь без сна проводит,

И только света ждет, нетерпелив,

И мечется на ложе, изнывая,

Все Мензолу со стоном призывая.

XL

Не думайте, что люди воздвигали

Чертогов и домов блестящий строй,

Как ныне там. Хочу, чтобы вы знали, —

Избушке были рады той порой,

Стен даже известью не укрепляли;

Бревно да камень грубый и простой —

И все; а кто доволен был, суровый,

Мазанкой земляной и тростниковой.

XLI

Домка в четыре было все селенье

У низких и пологих берегов,

Вершины высились лишь в отдаленье,

Здесь было низких несколько холмов.

Вернусь туда, где горькое мученье

Нес Африке, все полон тех же снов

О Мензоле; но нимфа не являлась,

Хотя других и много повстречалось.

XLII

Амур, с его обычною повадкой,

Хотел огонь страдания раздуть,

Вдруг юноше как будто отдых краткий

Давал, чтоб вновь пылала жарче грудь.

И цепью все тягчайшею украдкой

Его сковать старался как-нибудь,

Умея разжигать своею властью

Огонь страданья вместе с нежной страстью.

XLIII

И ночью раз имел во сне влюбленный

Видение: в слепительных лучах

Жена явилась ярко озаренной,

И мальчик

--">