Франсуа Вийон - Полное собрание поэтических сочинений

«воровских», иначе «цветных», баллад) в переводе Юрия Корнеева (1921–1995), в миниатюрном издании (СПб, 1996). Наконец, совсем полный выходит лишь теперь. За основу взят корпус «Завещаний» и отдельных стихотворений Юрия Кожевникова, к ним прибавлены «Воровские баллады», специально для издательства «РИПОЛ-КЛАССИК», выполненные Еленой Кассировой; многие баллады (но не собственно «Завещания») в примечаниях печатаются во множестве вариантов: русскому XX в. есть что принести к памятнику Вийону, который, напоминаю, неизвестно где похоронен, неизвестно где жил, но кого история литературы и читатели заслуженно числят одним из величайших поэтов уходящего тысячелетия.

В раннем эссе о Вийоне (1910) Эзра Паунд пишет: «Столетие, отделяющее Вийона от Данте, не внесло в европейскую поэзию ни одного существенно нового элемента. Древо ренессансной культуры – начавшейся, по утверждению иных, с Данте – продолжало свой рост; на мой взгляд, если Данте и предвосхитил Возрождение, то лишь в той мере, в которой осенний урожай предвещает приход грядущей весны». В этом отрывке перед нами – один из самых восхитительных в новейшей европейской литературе сплавов правды с ложью. Между смертью Данте в 1321 году (согласно правдоподобной легенде, сразу после окончания «Комедии», которую потомки назвали «Божественной») и летом 1452 года, когда в Парижском университете Вийон получил невысокую степень лиценциата и магистра искусств, прошло отнюдь не «столетие»– прошла эпоха. Не говоря уж о «черной смерти» 1348 года, после которой лишь ко времени открытия Америки численность населения Европы восстановилась, трудно как-то скинуть со счетов Генриха Мореплавателя и Жиля Эанеша, Петрарку и Гутенберга. Да и вообще, похоже, «фигура речи» понадобилась Паунду исключительно для того, чтобы как-то сблизить фигуру величайшего итальянца с величайшим, по его мнению, французом. Паунду принадлежит даже стихотворение, озаглавленное «Вийонада на святки» (1908), – достойно внимания, что это обычная баллада по французскому канону, которых в Европе написаны тысячи, но Паунд, отойдя от только-только найденных им форм «имажизма», именует свое детище «вийонадой» – если не прозвучит имя Вийона, никакая баллада ему не требуется (написал он, насколько известно автору предисловия, всего одну).

«Вийонаду» эту, впрочем, лучше процитировать целиком – в единственном известном составителю переводе Марка Фрейдкина, впервые опубликованном в первой книге переводов поэтического творчества Эзры Паунда (М., 1992):

Когда приходит Рождество

(Христу дар нищего угодней)

И волки жрут в снегах стерво

Под пиво вьюги новогодней,

Печалям сердца моего

На святках дышится свободней.

Пусть пью средь сброда – что с того

За призрак счастья прошлогодний!

Спроси, зову ли я кого.

(Чей зов волхвов в дорогу поднял?)

Зову любовь, но все мертво

В пустой душе, и все бесплодней

Надежда кличет своего

Гонца из вьюжной преисподней.

Так выпьем за мое вдовство,

За призрак счастья прошлогодний!

Где сердца боль и торжество?

(Пути планет сошлись сегодня!)

Где губ расставшихся родство?

(А чьи моих теперь безродней!)

Где глаз озерных волшебство?

(Что тех озер глубоководней?)

Кто в них глядит?– пьем за него!

За призрак счастья прошлогодний!

Что мог я сделать?– Ничего.

Мой жребий был в руке Господней.

Так выпьем, принц, за суд Его,

За призрак счастья прошлогодний!

Если Паунд очевидным образом и проврался насчет Данте и Вийона, да и вообще насчет Ренессанса, то одна общая черта у «Комедии» (она же «Божественная») и обоих «Завещаний» Вийона есть: оба автора превратили свои поэмы в некий ад (рай, чистилище – кому что выпало) для современников, друзей и особенно для врагов, о которых без этих поэтических произведений в наши дни ничего бы не знал даже самый дотошный историк.

Традиция эта очень древняя. Больше двух тысяч лет тому назад Гай Катулл Веронский оставил потомкам такое восьмистишие:

Что за злобный порыв, бедняга Равид,

Мчит тебя на мои кидаться ямбы?

Иль внушает тебе, не в пору призван,

Некий бог между нас затеять ссору?

Иль у всех на устах ты быть желаешь?

Но зачем? Иль любой ты жаждешь славы?

Что ж, надолго останешься ославлен,

Если вздумал любить моих любовниц!

(Перевод С. В. Шервинского)

А кто такой Равид – вопрошаем мы и смотрим в примечания. И --">