Автор неизвестен -- Европейская старинная литература - Роман о семи мудрецах

характерен для архаических форм эпоса и исчезает из его более развитых форм. В эпосе у такого столкновения бывали разные мотивы; в интересующем нас сюжете, собственно, никакой борьбы и нет, нет даже любовного соперничества: молодой герой неизменно обнаруживает не столько целомудрие, сколько добропорядочность, поспешным же в своих решениях, вспыльчивым и жестокосердным обычно оказывается отец (старший брат, хозяин и т. д.). Впрочем — до того лишь момента, как ему откроется правда.

Не приходится удивляться, что указанная схема сюжета оказалась легко приложимой к легендарным биографиям некоторых прославленных исторических личностей, например Александра Македонского или императора Магадхи — Ашоки.

Что касается Александра, то в сюжетный инвариант «истории семи мудрецов» могли войти из его биографии два существенных мотива. Во-первых, это история его воспитания: юноша сначала был поручен заботам не очень сведущих в своем деле учителей, которых затем сменил великий Аристотель. Во-вторых, это вражда царевича с отцом из-за второй жены Филиппа молоденькой красавицы Клеопатры. Правда, юная царица, бывшая на тридцать лет моложе мужа, видимо, не проявляла к пасынку какого-то предосудительного интереса, но Александр не мог простить отцу измены первой жене, Олимпиаде, которую, как сообщают историки, молодой царевич сильно любил, находился под ее влиянием и не без ее ведома (и даже побуждения) замышлял бунт против отца. (Можно считать доказанным, что Александр был неповинен в смерти Филиппа^[11].) Таким образом, биография Александра Македонского и даже ее отдельные эпизоды не лежат в основе протосюжета «истории семи мудрецов». Но если учесть, что деятельность Александра, безусловно, способствовала усилению греко-персо-индийского культурного обмена, то проникновение отдельных мотивов биографии царя Македонии в уже складывающуюся «историю семи мудрецов» становится вполне допустимым.

Совсем иные мотивы присутствуют в сказаниях о ревностном покровителе буддизма Ашоке (268—231 гг. до н. э.). В них, в частности, рассказывается, как одна из его бывших служанок, а затем жена воспылала любовью к сыну императора Кунале. Юноша отверг эту любовь, императрицу же охватила жажда мщения. Вскоре Ашока тяжело заболел. Молодая жена взялась вылечить его, что ей и удалось. В награду же она попросила передать ей на семь дней императорскую власть. Когда это было исполнено, она спешно послала гонца в провинцию, где в тот момент находился Кунала, с повелением ослепить его. В одежде бродячего певца юноша сумел добраться до столицы, был узнан отцом и рассказал ему правду. Царица была сурово допрошена, призналась в своем преступлении и была брошена в костер.

Это, конечно, всего лишь легенда. Исторической основы под ней, видимо, нет. Но симптоматично ее появление. Как иногда полагали, в этой легенде — зародыш индийской «Книги Синдбада», считавшейся старейшей, наверное, самой первой обработкой сюжета «истории семи мудрецов». В этом был убежден Теодор Бенфей^[12], основоположник теории индийского происхождения сказочных сюжетов. Для такой точки зрения есть немало причин. Как убедительно показал П. А. Гринцер^[13], жанр «обрамленной повести» возник в Индии. Достаточно рано, между IV и XII вв., там были созданы его выдающиеся памятники — «Панчатантра», «Хитопадеша», «Веталапанчавиншати», «Шукасаптати», «Викрамачарита» и др.

Что касается всевозможных поучительных историй, этой обязательной составной части «обрамленной повести», то они издавна бытовали в Индии — как в фольклоре, так и в ряде жанров религиозной проповеднической, в том числе буддийской литературы, скажем, в аваданах и джатаках. Надо лишь подчеркнуть: все эти сотни и тысячи поучительных и занимательных историй совершенно не обязательно должны быть связаны с буддизмом и даже с Индией. Их фольклорное происхождение несомненно. Не исключено, что некоторые из них попали в индийский фольклор из устной словесности сопредельных и близлежащих стран^[14]. «Нет никаких оснований, — пишет П. А. Гринцер, — настаивать вслед за Т. Бенфеем на приоритете буддийских вариантов индийской и тем более мировой сказки. Буддисты, по всей видимости, лишь обрабатывали и письменно фиксировали сюжеты народной поэзии, которые мы находим в брахманской и джайнской литературах»^[15].

2

Условно говоря, основные версии «истории семи мудрецов» распадаются на две большие --">