Гвиберт Ножанский - О моей жизни

наказание в аду.^[30]

От своей матери Гвиберт получил если не горячую любовь, то потакающую заботу. В ответ мальчик любил и восхищался матерью и воспринимал её влияние едва ли не самым важным в его жизни. Ни дядя, ни кто-либо из других родственников мужского пола не взялись за воспитание сироты, и поскольку он должен был стать клириком, но не был послан на воспитание ко двору родственников или феодального сеньора. Что же это была за женщина, оставшаяся одна воспитывать своего любимого сына? Из описания Гвиберта выходит, что она была красива, горда, умна и решительна, способная постоять за себя перед родственниками мужа и осуществлять управление, энергичная в защите своего ребенка и содействовавшая его интересам. Но прежде всего Гвиберт видел её как честную и добродетельную, особенно в отношениях с мужчинами. Маленькой девочкой «она научилась панически бояться греха, но не за счёт собственного опыта, а из страха перед неким наказанием свыше, и — как она сама часто мне говорила — этот страх … наполнил её рассудок боязнью внезапной смерти…».^[31] Нет сомнений в том, что этот трепет воздействовал также на её молодого мужа, ибо в начале совместной жизни отец Гвиберта был поражён импотенцией и не мог консумировать брак много лет. Во время этого трудного периода богатые соседи пытались соблазнить девственную невесту, но она отказала им всем. В конце концов, отец Гвиберта смог одолеть узы импотенции, казавшейся всем колдовскими чарами, зачав ребёнка с другой женщиной, и лишь после этого мать Гвиберта начала иметь супружеские отношения со своим мужем.

Гвиберт вырос с чувством стыдливости и стремлением бороться за абсолютный половой самоконтроль. Наиболее сжато его взгляды могут быть выражены коротким высказыванием о том, «почему интимные части тела сокрыты», которое он поместил в трактате о Воплощении, направленном против евреев. Вот начало этого комментария:

«Некоторые люди вопрошают, почему мы столь тщательно покрываем эти части тела, в то время как все остальные части мы с таким вниманием не покрываем. Не только их мы прячем, но также мы едва ли позволяем местам рядом с ними, включая пупок и бедра, быть на виду. Почему же? Когда мой палец, мои глаза и мои губы двигаются, они двигаются по моему указанию, по моей воле, и поскольку они ведут себя покорно под моей властью, они не дают мне повода для стыда. Но поскольку те члены, о которых мы говорим, подвержены неукротимой активности, ведя себя совершенно свободно вопреки здравому смыслу, это как если бы у наших членов имелись свои собственные законы, как наставляет святой Павел: “Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих“.^[32] Следовательно, вполне правильно мы стыдимся, поскольку нравится нам это или нет, мы предстаём постыдным образом восставшими от наших страстных желаний».^[33]

Влияние строгой матери, которая чуть не уничтожила потенцию своего мужа и о которой нам сказано, что она оставалось строго безбрачной после его смерти, стало частью существа Гвиберта. Его текст изобилует осуждением половой распущенности его родственников-мужчин, знати, которая ему не нравилась, монахов и служителей церкви, с которыми он общался, и практически всех женщин его поколения, в отличие от поколения его матери. Другая важная тема его религиозных произведений — отвращение к половой жизни. Его комментарий на первый стих Бытия, написанный, когда ему было менее двадцати лет, воспринимался как борьба духа и плоти. Прежде Падения дух и плоть были в совершенной гармонии, но теперь, говорит он: «Непослушание похоти имеет власть, призывая нас вопреки нашим желаниям к непристойным телодвижениям».^[34]

И Гвиберт оглядывался на своё детство с ностальгией по временам, когда он был свободен от сексуальных мучений. В трактате о Воплощении он продолжает: «Мы видим младенцев, а часто и мальчиков, не достигших половой зрелости, показывающих себя обнажёнными безо всякого стыда. Если бы они испытывали возбуждение, то бы стыдились себя или тех, кого им довелось бы повстречать. Сколь благословенным было первоначальное состояние Адама и Евы! Сколь счастливо детское неведение, ибо покуда оно защищено незрелостью, оно наслаждается беззаботностью ангелов».^[35]

Влияние детства на личность Гвиберта мы также можем видеть по его щепетильности --">