Александр Дюма - Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье

вошел в покои дочери и услышал, что она поет.

— О, прекрасно! — воскликнул он. — Похоже, это начинается, и я вот-вот стану дедом.

Даже во время самых сильных схваток Жанна не пре­рывала своей песни: она родила, напевая. И потому было замечено, что, в противоположность всем прочим детям, которые явились на свет плача, Генрих IV явился на свет смеясь.

Едва ребенок вышел из лона матери, король удостове­рился, что это был мальчик. Он тотчас побежал в свою комнату, взял завещание, хранившееся в золотом ларце, и отнес его принцессе; отдавая ей ларец одной рукой, другой он взял ребенка и произнес:

— Дочь моя! Вот это — ваше, а это — мое.

И, оставив золотой ларец на постели, он унес мла­денца, положив его в полу своего халата.

Придя в свою комнату, он потер ему губы долькой чес­нока и дал ему выпить из золотого кубка глоток вина: по словам одних, это был кагор, а по словам других — арбуа.

Генрих д’Альбре прочел роман «Гаргантюа», изданный за восемнадцать лет до этих событий.

При одном лишь запахе вина ребенок, как и говорил Рабле, принялся сонно покачивать головкой.

— О! — воскликнул дед. — Мне кажется, ты будешь настоящим беарнцем.

На гербе Беарна изображены две коровы. И потому, когда королева Маргарита, жена Генриха, родила Жанну д’Альбре, испанцы говорили: «Чудо! Корова произвела на свет овцу!»

— Чудо! — в свой черед вскричал Генрих Беарнский, лаская внука. — Овца произвела на свет льва!

Лев явился на свет с четырьмя резцами — двумя верх­ними и двумя нижними. Он кусал грудь двум своим пер­вым кормилицам так сильно, что покалечил их. Третья кормилица, славная крестьянка из окрестностей Тарба, отвесила ему, как только он попытался сотворить нечто подобное, такую крепкую оплеуху, что излечила его от привычки кусаться.

У него было восемь кормилиц, и он отведал восемь разных видов молока. Это объясняет многие противоре­чия его жизни, если предположить, что пища влияет на формирование характера.

Он имел еще двух кормилиц, кормилиц духовных, если можно так выразиться.

Это были Колиньи и Екатерина Медичи.

Он мало позаимствовал у него и многое — у нее.

Именно ей, главным образом, Генрих IV обязан той бесчувственностью, какую он проявлял ко всему на свете.

В качестве гувернантки король назначил ему Сюзанну де Бурбон, супругу Жана д’Альбре и баронессу де Миоссан, приказав воспитывать его в Коаразе, в Беарне, в замке, находящемся среди скал и гор.

Пищу и одежду ребенку предписывал дед. Пища его сводилась к пеклеванному хлебу, говядине и чесноку, а одежда ограничивалась курткой и крестьянскими шта­нами, заменявшимися новыми, когда они изнашивались. Большую часть времени, опять-таки по приказу деда, он босиком и с непокрытой головой бегал по скалам.

Именно так Генрих IV сделался настолько неутомимым ходоком, что, по словам д’Обинье, утомив людей и лоша­дей и доведя всех до изнеможения, он приказывал музы­кантам играть танцевальную мелодию.

Но танцевал он один.

Из своих прогулок с другими детьми он вынес при­вычку беседовать с какими угодно людьми; чтобы побол­тать, ему годился первый встречный, подобно тому, как первая встречная годилась ему в подружки.

Так что происходил он из самой что ни на есть Гаскони и никогда не переставал быть гасконцем.

Дед позволил, чтобы внука научили писать, но запре­тил, чтобы его заставляли это делать.

Несомненно, именно благодаря этому наставлению Генрих IV стал таким превосходным писателем.

Легкость, с которой можно было достучаться до его сердца, составляла суть его характера и делала его при­творно простодушным. Всегда рука его тянулась к кошельку, а из глаз была готова скатиться слеза. Однако кошелек его был пуст; что же касается слез, то плакать он мог сколько угодно.

Явившись ко французскому королевскому двору, Антуан де Бурбон и Жанна д’Альбре привезли туда и юного Генриха. В ту пору это был крупный пятилетний мальчик с открытым, честным и смышленым лицом.

— Хотите быть моим сыном? — спросил его король Генрих И.

Мальчик покачал головой и, указав на Антуана де Бур­бона, сказал по-беарнски:

— Вот он мой отец.

— Ну что ж, а зятем моим хотите быть?

— Посмотрим на девчонку, — ответил ребенок.

Привели маленькую Маргариту, которой тогда было шесть или семь лет.

— Ладно, согласен, — сказал он.

И с этой минуты их брак стал делом решенным.

Дело в том, что прежде всего --">