Андрей Юрьевич Арьев - Родом из немец

поздних рассказах, и в «Солнце этого лета». Это и понятно: безотчетное желание найти смысл жизни в самой жизни, а не в утопии, невольно вызывает в воображении образы молодости и женственности. Но принятая и признанная идеология диктует иные мотивировки: симпатичная чистая девушка — это не перл творения, а символ обновляющейся жизни, правой уже потому, что за ней мерцает, если не мерещится, лучезарное будущее.

Самая серьезная ситуация в литературе тех лет возникала тогда, когда, как это было и в случае с Георгием Венусом, герои произведений отказывались от прошлого — и от прошлого в себе — искренне, навсегда и бесповоротно. Композитор из «Солнца этого лета», размышляя об отце, приводит его немудреный житейский девиз: «Слава господу богу, сегодня опять показалось солнышко!» И тут же комментирует: «…и шел работать в контору, куда никогда не заглядывал солнечный луч». В этом вся разница между отцом и сыном — одному достаточно «солнышка», другой сетует, что его несправедливо мало. Трудно не соблазниться максималистскими требованиями детей. Но всегда при этом неясно, сколько «контор» нужно разрушить, чтобы солнце сияло всем — с утра до вечера. Есть опасность при такой программе и вовсе остаться под открытым небом. Да вдобавок воевать с тучами, «покорять природу», вредя ей из новых контор.

Герой Венуса хочет быть с природой, а следовательно, и со своим прошлым, со своими корнями и истоками, в дружбе и согласии. Но это лишь по неизъяснимому чувству. По мысли и вере в идеалы он должен преодолевать и природу, и себя.

Подобных персонажей принято уличать в раздвоенности сознания и бранить за рефлексию. Но что, если только они и напоминали людям: будущее — это не потеря прошлого, а его переосмысление и развитие? И если о композиторе из повести Венуса хозяйка дома, где он живет, размышляет: «Отчего Владимир Антонович, такой живой и веселый, играет только грустные пьески?» — то это размышление помогает ей почувствовать глубину и содержательность человеческой жизни, а не ее разлад. И пускай самого Владимира Антоновича одолевают традиционные сомнения: «Разве такое искусство нужно современности?» именно благодаря художественной рефлексии он создает в финале значительное произведение.

Какие бы беззакония ни творились вокруг, человеку всегда дико предположить, что и его — не знающего за собой никакой вины — могут безжалостно преследовать наравне с другим. Так что трудно сейчас утверждать однозначно, чего больше было в литературной позиции Георгия Венуса в годы куйбышевской ссылки — мужества или святой простоты? Во всяком случае, нужно было иметь исключительное самообладание и незаурядную волю к творчеству, чтобы писать в 1936–1937 годах о современной жизни в тональности более мажорной, чем о жизни прошедшей.

Прошедшее для Венуса — об этом и весь настоящий сборник — это война, революция, изгнание, кроваво-грязный прах канувшей жизни. Серый дождик да желтая пыль — вот основной пейзаж этих вещей, их фон. Таким рисовалось прошлое до конца дней — судя по сохранившимся отрывкам из второй части «Молочных вод», рассказывающих об эвакуации белых частей в Константинополь, об их страданиях на Галлиполийском полуострове.

Видимо, все-таки желание «труда со всеми сообща и заодно с правопорядком» было обосновано у писателя всем опытом его жизни, а не конъюнктурными соображениями. «Шесть с лишним лет, — писал он в книге „Притоки с Запада“,ненужный людям и улицам, приниженный блеском богатых огней в окнах кабаре, театров и ресторанов, я, не зная, кому отдать свои силы, смотрел с надеждой на Советский Союз, где каждый, кто хочет работать, найдет свое место, будь он рабочий, инженер или писатель». Можно ли было представить, что еще легче оказалось у нас «найти свое место» в следственном изоляторе? О том, что Георгий Венус обладал чистейшей душой и до последней минуты на свободе полагал такую возможность несовместимой с общим ходом жизни, говорит его сверхнаивный звонок следователю 9 апреля 1938 года, о котором рассказал в предисловии к этой книге его сын Борис Венус.

В произведениях Георгия Венуса, какие бы различные фамилии не носили их главные герои, выявляется и центральный персонаж, судьба которого на разных этапах повторяет судьбу автора и душа которого близка авторской душе. Писатель вообще не стремится к беллетристической выдумке, не плетет паутину от начала до конца продуманной интриги. Время в его --">