Ирина Васильевна Василькова - Эдемские игры

но и неизвестный воин, и великий военачальник. Когда смотришь на армады облаков, отчего бы не поиграть в историю, мысленно рифмуя «грузинского князя» с «корсиканским львом» (хотя имена Багратион — Наполеон в тексте даже не названы).

В боевом построенье выдвигаются цепи вперед,

Дым в усах ветеранов, в молодых — тишины полон рот.

Егеря, лейб-гвардейцы, штандарты… за отрядом отряд.

На командных высотах полководцы империй стоят.

Но где же Евы этого немноголюдного рая? Конкретных женских образов здесь мало, и они плохо различимы («Ее черты на расстоянье / Преображает встречный свет»), зато есть развертка женской сути во времени — сначала «стервозная» юность, которая «по бедра в воду заходила и обмирала над волной», потом зрелость, ценность которой означена словами: «там женственность спасает дом», и, наконец, старость: «О, чудное перерожденье, / В ней быт забылся бытием». Как редко такое «несовременное» отношение к старости, ныне отвергаемой всей инфантилизирующейся культурой, — не жалость, не стыдливое отвращение, а изумление перед очередной естественной метаморфозой, после которой уже открыты двери Туда…

Можно сказать, что это книга человека, помнящего о смерти, тень которой сквозит в каждом стихотворении. И о памяти — ведь смерть страшна, только когда ушедшие забыты, то есть умерли окончательно:

Кто в них поверит, когда

В Бога не верим.

Современная цивилизация с ее гедонистическим вектором и культом молодости не то чтобы табуирует тему смерти, но не готова согласиться с природным ходом вещей, ёрничает, отворачивается. А Климов-Южин помнит об этом даже в своем раю. Ведь столяр Вилков, который «лежит, не ведая, что умер», подобно каждому из нас, — никто во вселенском масштабе, что и печально, и утешительно.

Жизнь, известное дело, коротка, как лето. Но — как и положено в Эдеме:

…ни гнева, ни печали,

Лишь радость и покой.

Можно говорить и о христианских мотивах этой книги, но они в ней не форсируются, ведь и о Христе говорится в человеческом масштабе — «каково Ему было в эти дни уходить?». Они скорее подразумеваются, когда герой Климова не боится заявить: «Несокрушимым духом торжествую».

В своей книге «Игра в современной русской поэзии» А. Э. Скворцов условно разделяет поэтов на три группы: архаистов, новаторов и центристов. Архаистам свойственно употребление игры только в качестве одного из поэтических приемов. Архаист «доверяет языку и представляет определенную картину мира, выражаемую этим языком», играющий новатор «не отдает предпочтения ни одной из систем, стремится избежать репрессии любого дискурса», а центрист «никогда не станет ни подчеркнуто игрово абстрагироваться от реальности, ни навязывать ей собственные концепции и установки». Так вот, архаист Климов-Южин как раз не навязывает реальности собственных концепций и установок, он этих установок в реальности же и ищет, подразумевая наличие как в ней, так и в «несовременном» языке несокрытой и очевидной истины.

Ну а если вернуться к разговору о том, что и зачем нужно читателю, — книга Климова-Южина разошлась в магазинах мгновенно.

Ирина ВАСИЛЬКОВА.

--">