Ирина Васильевна Василькова - Эдемские игры

асоциален. На чужой взгляд, он всегда вроде как ерундой занимается. Старшие братья при деле, а он — так, рассеянье одно… Но именно дурень нарушает машинальность жизни и заново задает миру вечные вопросы, которые для него никогда не решены.

Социум с его ускорением, толпа, где все спешат, метро, «вид изощренно-разобщенный» — все это осталось в мегаполисе, не вспоминается даже. «Пусть задохнутся города, / Живое жизнь мертвит и губит…» — пишет Климов, подмигивая традиции, даже ритмически повторяя пушкинскую «неволю душных городов». Тут кстати вспомнится и Лермонтов, прямо сказавший о единственной позиции человека — лицом к лицу с природой, когда «и счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога».

Я вышел в сад, оставлен голосами,

Стопы тихи.

В нем тишину предвечной Гефсимани

Стригут верхи.

Но не стоит искать в проклятии городу социальный протест — в поэтической системе Климова протест в принципе невозможен. У него социум — за скобками. Недаром в его стихотворном мире плотность населения стремится к нулю. Бродят рядом такие же, как он, асоциальные чудики — бабка, дурачок Грын, — да и те редки, как на полевой дороге.

Лирический герой Климова в Чернаве абсолютно «свой», он не только растворен в природе, но и равновелик всем — коту, собаке, гусю, даже червяку, поэтому так легко отказывается от всех оппозиций привычного мышления. Он не превосходит животных, не проникнут антропоморфными предрассудками — он равноправный член осязаемого братства, соединяющего человека со множеством единичных существ. М. Пришвин где-то писал, что подлинное величие человека проявляется в умении видеть природу «без себя», не навязывая ей как обязательную нагрузку своего присутствия. Такова и Чернава — своего рода семейный круг, в котором нет причин ни для какой самовлюбленности. Для фольклорного дурака нет понятия «братья наши меньшие». Он запросто беседует если не с волшебной щукой, то с обычным колорадским жуком — ведь, по его мнению, «достанет картошки и нам и врагу». И «белокочанные головы» для него — такие же достойные участники разговора. Он в этих разговорах сам себя обретает.

Современная культура с ее упором на визуальность и экшн может интерпретировать климовские тексты просто как набор статичных летних картинок, но здесь важнее другое — в них присутствует «струи незримой легкое движенье», динамическое перетекание одних природных сущностей в другие, слияние и симбиоз, источник жизненных сил:

Мы вместе с деревом дышали,

Мы поглощали благолепь

И в это утро представляли

Биологическую цепь.

Меня с земли приподымало,

Так крепко ствол я обнимал, —

Я выдыхал, оно вдыхало,

А выдыхало — я вдыхал.

Предопределен авторский выбор универсального образного ряда, через который в стихах преломляется окружающий мир, да это и выбором назвать трудно — реальность сама себя диктует, находя себя отраженной в исконном языке. Дерево, река, гроза, пчельник… Стихи текут как мед и молоко. Отсюда недалеко до фольклорной образности — но, в отличие от нее, пейзаж климовской Чернавы вобрал в себя дополнительные культурные коды, не только природу, но и цивилизацию, обеспечивая не столько топонимическое, сколько объемное мировидение. Казалось бы, похоже на Заболоцкого («Читайте, деревья, стихи Гесиода»), но пафос Заболоцкого — умное перевоспитание человеком неразумной природы. Вот уж чего у Климова-Южина нет совершенно.

Ключевой образ — пчелы, улей. Подробная технология пчеловодства — как реальность и как метафора. Он сам мед собирает, сам выкачивает из сот — «мед поэзии» в том числе. Вот этот мед — он у него и есть прародитель искусства и философии. Пчелу, как известно, воспитывать не надо. А еще нюанс — она не выносит грубой пищи. И если искусство сродни нектару, то его центральное, знаковое действо — приручение цветка. Именно приручение, а не уничтожение. Добывание меда — это вам не охота и не рыбалка, это их полная противоположность, чистая «минус агрессия». «Честный пчеловод» не транжирит жизнь и не торопит время, как в погоне или ловитве, как в бешеных ритмах большого города, — он занят медленным делом, он один на один с созданием драгоценной субстанции.

Лирическому герою Климова присуща обостренная чувствительность. Обычно городской житель не может сосредоточиться на мелочах — у него «обожжен» --">