Алексей Елисеевич Крученых - Стихи В. Маяковского

Блоков

нет он мудр как Шекспир – в кажущемся гаерстве и мотовстве

не слова а радий!

апашу других и не надо

  они ему заменяют нож

и если какой нибудь Пушкин але Соллогуб – холодное зеркало, то железный кулак Маяковского шутя превратит его в порошок!

На чешуе железной рыбы

Прочел я зовы вещих губ

А вы ноктюрн сыграть могли бы

На флейтах водосточных труб?

Я стер границы в карте будня

Плеснувши краску из стакана

И показал на блюде студня

Косые скулы океана

Апаш сжился с городом

и как житель лесов понимает язык деревьев и зверей (таков, напр., наш В. Хлебников) так и Маяковский свой среди вещей города

Читайте железные книги

Под флейтой золоченной буквы

Копченые выползут сиги

И нежные головы брюквы

И если с веселостью песьей

Закружат созвездия «Магги»

Бюро похоронных процессий

Свои пронесут саркофаги

грубые вещи взбунтовались и убежали от людей и восстали на них.

«Даже переулки засучили рукава для драки»

  Асфальт против Ницше! Нож на балерину!

«у портного с вывески сбежали штаны

  и одни пошли гулять без человеческих ляжек»,

Маяковский – заговорившая жестяная рыба!

у него не душа а футуристский оркестр

где приводимые в ход электричеством молотки колотят в кастрюли!

так жутко видеть не сердце а барабан водосточную трубу и трещотку

По мостовой души моей

    Изъезженной

Шаги помешанных

Бьют жестких фраз пяты

Где

Города

Повешены

И в петле облака застыли башен кривые

    Выи

Иду один рыдать что перекрестком

   Распяты

    Городо

     вые…

но вот странно «иду рыдать»

  Зачем же отчего?

что другие от него рыдают – ну это понятно,

а отчего-же рыдать апашу?

ах, значит вы не знаете этого грубого, примитивно грубого существа!

апаш дерзок и циничен но в той же мере и чувствителен (сантиментален)

ведь заметил же кто то «что набожнее всего эти женщины»

Господа! да разве это можно?

Даже переулки засучили рукава для драки

А тоска моя растет непонятно и тревожно

Как слеза на морде у плачущей собаки

(Трагедия «В. Маяковский»)

переход от ножа к слезам у хулигана дело обыкновенное

и это не истерика и не безумие, не

то что случилось с людьми «утонченной» мозговой кашицы – Ницше, Гаршиным и др.

нет, он только апаш, он зарыдал оттого что его чувства еще сохранили первобытную восприимчивость!

и он дурит он пугает когда изображает безумие

в этом то наше (я говорю о будетлянах, т. наз. «кубо футуристах») спасение!

безумие нас не коснется хотя, как имитаторы безумия, мы перещеголяем и Достоевского и Ницше!

хотя мы знаем безумие лучше их и заглядывали в него глубже певцов полуночи и хаоса!

ибо Хаос в нас и он нам не страшен!..

Так проходит «апаш трагик» закрывая своей желтой Кофтой всю Россию и не один критик «пожелтел» при ее появлении

и тоска современного дикаря больше и глубже Надсона.

Солнце

Отец мой сжалься ж

  хоть ты и не мучай

Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою большой

Это не душа моя клочьями порванной тучи

В выжженном небе на ржавом кресте колокольни

  Время

Хоть ты хромой богомаз лик намалюй мой

В божницу уродца века

Я ж одинок как последний глаз

    У идущего к слепым

    Человека.

(«Дохлая Луна» 1913 г.)

сильный человек так часто надрывается и вот он бредит изнеможженный:

От усталости

Земля, дай исцелую твою лысеющую голову

Лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот

Дымом волос над пожарами глаз из олова

Дай обовью я впалые груди болот

Ты нас двое ораненных загнанных ланями

Вздыбилось ржанье оседланных смертью коней

Дым из за дома гонит нас длинными дланями

Мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.

Сестра в богадельнях идущих веков

Может быть мать мне сыщется

Бросил я ей окрававленный песнями рог

Квакая скачет по полю канава зеленая сыщица

Нас заневолить веревками грязных дорог…

И тут понятны и особенно остры его воспоминания о матери воплотившейся в руки золотых солнц реклам и бас звучит особенно грустно на «Невском мира».

О моей маме

У меня есть мама на васильковых обоях

А я гуляю в пестрых павах

Вихрастые ромашки шагом

Меряя мучу

Заиграет вечер на --">