Александр Николаевич Мещеряков - Модернизация Японии: ускорение тела

поворотах, как если бы это были воздушные шары… Не подлежит сомнению, что эта нация не знает, что такое порядок и ритуал; весьма некстати, что главный министр должен приглашать посла другой страны на такое действо». Какой контраст по сравнению с «благородными» и неспешными японскими танцами! Однако европейцам они казались монотонными, статичными и лишенными динамизма.

Европейцы твердили о «сонной» Японии, отсутствие в японцах «динамизма» вызывало неприкрытое раздражение. Обозревая с корабля бухту Нагасаки, И. А. Гончаров, участник посольства Путятина, вопрошал: «Но с странным чувством смотрю я на эти игриво-созданные, смеющиеся берега: неприятно видеть этот сон, отсутствие движения… Так ли должны быть населены эти берега? Куда спрятались жители? зачем не шевелятся они толпой на этих берегах? отчего не видно работы, возни, нет шума, гама, криков, песен, словом кипения жизни или "мышьей беготни", по выражению поэта? Зачем по этим широким водам не снуют взад и вперед пароходы, а тащится какая-то неуклюжая большая лодка, завешанная синими, белыми, красными тканями?.. Зачем же, говорю я, так пусты и безжизненны эти прекрасные берега? зачем так скучно смотреть на них, до того, что и выйти из каюты не хочется? Скоро ли же это все заселится, оживится?»^[2]

Посольства адмирала Путятина и американского коммодора Перри, прибывшие в Японию в 1853 году, имели своей целью уговорить (или заставить) японцев открыть свою страну для торговли, обещая при этом неисчислимые выгоды. Не сговариваясь, послы подарили японцам по действующей крупногабаритной модели паровоза — символу прельстительного «прогресса», суть которого заключена в быстром движении. Западные державы хотели направить Японию по той же самой колее. Но на первых порах сделать этого не удалось — на паровозиках покатались и благополучно про них позабыли за ненадобностью. Такая же судьба постигла и подаренный японцам телеграфный аппарат.

Однако европейцам удалось сделать другое — они все-таки заставили Японию открыть свои порты для иноземных кораблей и торговли. Главным аргументом выступили корабельные пушки — самурайские мечи были бессильны против них. Особенно усердствовали американцы. В страну хлынул поток западной культуры. И теперь прежний чертеж мира, на котором Япония представала в виде головы, оказался негодным. Пока Япония вела автаркическое существование, идеал неподвижности прекрасно работал на укрепление внутреннего социального мира — в течение двух с половиной веков Япония не знала усобиц и мятежей. Однако теперь стало ясно: столкновение неподвижной Японии с динамичным Западом грозит превращением страны в колонию. Осознание того, что сёгунат Токугава не может обеспечить защиту страны от ее порабощения, приводит к его упразднению в 1868 году. Раньше считалось, что долговременное отсутствие контактов с внешним миром избавило Японию от многих бедствий — международных конфликтов, войн, революций, эпидемий. Теперь же стали полагать, что изоляция Японии привела к ее «отсталости» и полной неконкурентоспособности во всех областях. Западные наблюдатели открыто смеялись над японским солдатом, который был попросту не в состоянии таскать на себе тяжелую амуницию солдата европейского.

В правительственных документах подчеркивалась необходимость отказа от прежних форм «пассивного» поведения. Утверждалось, что все прежние развлечения японцев имели интерьерный и пассивный характер (просмотр театральных представлений, игра в шашки и другие настольные игры, питье чая — во время чайной церемонии или же сакэ в — кабаке), а это является проявлением нездорового образа жизни. Именно этой «дурной привычкой» объяснялось обыкновение японцев устраивать крошечные и предназначенные исключительно для пассивного любования садики возле своего дома — привычка, которая на государственном уровне закреплялась законами, запрещавшими в период Токугава всякое общение с внешним миром^[3]. Подвергался осмеянию даже укорененный в веках обычай купания («отмокания») в горячих источниках, который характеризовался как пассивное, то есть бессмысленное времяпрепровождение, которое к тому же завершается неумеренным винопитием.

Видный писатель --">