Аристотель - История животных

Аристотель История животных. (Зоология)

АРИСТОТЕЛЕВСКАЯ «ИСТОРИЯ ЖИВОТНЫХ» КАК ПАМЯТНИК ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНОЙ И ГУМАНИТАРНОЙ МЫСЛИ

 Лишь о немногих научных трудах можно сказать, что их не переставали читать в течение веков и тысячелетий, что не только их общие идеи, но и самый текст сохранял свое значение, привлекал внимание, активно использовался в эпохи, значительно удаленные от времени, когда они были написаны. Особенно если иметь в виду научные труды в собственном смысле: не разрозненные фрагменты и их сборники, не летописи, философские диалоги или морально-религиозные наставления, не чисто практические рецептуры, а именно позитивно-научные исследования. В их ряду уникальное место занимает "История животных", написанная Аристотелем в 330-е годы до н.э. скорее всего в Мисии или на близлежащих островах и побережьях Эгейского моря.

И спустя две тысячи лет после создания "История животных'' оставалась основой биологических знаний всей той эпохи, когда не было еще самого термина "биология", не было и этой дисциплины в сколько-нибудь близком к современному смысле слова. Когда в 1727 г. ее будущий основатель Карл Линней еще совсем юным отправился из своего родного селения в ближайший университетский город Лунд, в его котомке лежала только одна книга — "История животных" Аристотеля. Но и спустя почти столетие Жорж Кювье, отец современной анатомии, признавался, что чем чаще он перечитывал "Историю животных", тем больше восхищался ею. Переиздают и читают ее с увлечением и поныне. Эта вековая и тысячелетняя неустареваемость сама по себе свидетельствует о многом. Прежде всего о художественности стиля, который у Стагирита несколько суховат, но тема, видимо, настолько близка автору, что от сухости не осталось и следа. Живость изложения отражает и более глубокие причины, в силу которых "История животных" сохраняла интерес читателей стольких эпох, цивилизаций и стран.

К числу этих причин относится прежде всего удивительная способность Аристотеля к разностороннему восприятию мира и жизни, способность совмещать философский подход с подчеркнутым вниманием к малейшим деталям. Собственно, эти детали перестают уже быть малейшими, становятся чем-то иным, кирпичиками некоего здания, исполненного ясности и гармонии. Этому не мешают повторы, пропуски, экскурсы в сторону, ни даже то, что некоторые части "Истории животных", вероятно, и не принадлежат Аристотелю. В конечном счете целостность книге придают не только автор, но и читатели, и в отношении древней литературы с ее лишь постепенно устанавливавшимися для отдельных произведений канонами это особенно заметно. Пусть не вполне ясно, каким образом в "Истории животных" оказались, например, выпадающие из нее по содержанию медицинские книги седьмая и десятая: так или иначе, они уже задолго до первопечатных изданий проникли в текст, и вряд ли можно представить себе без них полный корпус "Истории животных". Даже издатели, подчеркивающие в предисловиях их непринадлежность Аристотелю, печатают эти книги в составе текста.

Причиной необычайной (вполне достойной книги рекордов Гиннесса) тысячелетней живучести и цитируемости "Истории животных" является также и тот факт, что (в своей области) она — как бы завещание древнейшего человечества современному, ибо впитала в себя все предшествовавшее, накопленное доаристотелевским миром знание о животных и по-новому, в пригодной для античного (как выяснилось, также и для средневекового, и в особенности ренессансного) мира форме преломила его. Вспомним о содержащихся в книге сведениях о фауне и биологических знаниях Египта и Вавилона, Индии и даже далекого Китая (рассказ о шелководстве в кн. пятой), не говоря уже о собственно эллинском фольклорном наследии, также восходящем к незапамятным временам. Наличие в этих рассказах элементов фантастики тем более могло заинтересовать читателя.

И наконец, немаловажная причина неувядаемоети "Истории животных заключена в ее разносторонности и неповторимой структуре, позволяющей читателям самых различных категорий находить подходящий для них ракурс или уровень: философский или теоретико-научный, чисто эмпирический или даже тотемно-мифологический (см., например, примечания 58 к кн. первой и 3 к кн. второй).

СТРУКТУРА И ГЕНЕЗИС КРУПНЕЙШЕГО ТРУДА АРИСТОТЕЛЯ

Внутренняя структура (т.е. информационные уровни: эмпирический, теоретический, --">