Лидия Алексеевна Чарская - Царица-мама

Лидия Чарская Царица-мама

Вовочкина мама играет в театре. Вова видел не раз этот театр: большое круглое здание с белыми колоннами и с мраморными фигурами, поддерживающими эти колонны. Часто-часто Вовочка провожает маму в театр, до красивого подъезда, где их встречает бородатый сторож, который низко-низко кланяется маме. И не один он так низко кланяется Вовиной маме. Прохожие часто останавливаются перед мамой, в то время как она, в щегольской серой шубке, гуляет с Вовочкой, и говорят довольно громко:

— Наша знаменитая Иртеньева!

Вовочка не знает, что это значит «знаменитая», но думает, что это что-то очень, очень хорошее, потому что лицо у мамочки делается веселое-веселое, когда ее называют «знаменитой».

И в газетах про маму пишут. Вовочка слышал раз, как мама читала в столовой отрывок из большой-большой газеты: «Знаменитая Иртеньева снова вернулась из-за границы, и весь Петербург скоро увидит на сцене нашу звезду».

Вовочка никак не может понять, почему маму называют в газете «звездой», когда звезда бывает только на небе и блестит-блестит, а мама не блестит, а играет в пятнашки и прятки с ним, Вовочкой. Ах, как им весело тогда бывает обоим! Тогда мама совсем забывает, что она «знаменитая» и что о ней пишут в газетах, и умеет прятаться так искусно, что Вовочка ни за что не может найти ее нигде до тех пор, пока мама не откликнется тоненьким-претоненьким голоском:

— Ау, Вовочка, я здесь!

Тогда Вовочка отыщет маму, и оба они смеются так, что упадут на пол и не могут подняться.

A раз мама спряталась под стол, на котором стояла лампа. Стол пошатнулся, и лампа разбилась.

Мамочка хотела поддержать лампу и потащила со стола вазу с цветами.

И ваза разбилась и лампа. Это было очень смешно, хотя и жаль лампы и вазы.

Как-то раз пришел высокий толстый господин и спросил Вову:

— A ты в театре не бываешь, бутуз?

Вовочка сказал, что не бывает.

— И никогда не видел, как мама играет?

— Никогда!

— Сведите его в театр, — сказал толстый господин, который был очень похож на прачку Акулину, потому что у него не было бороды и усов, и лицо было такое же круглое и лоснящееся, как у неё. — Непременно сведите!

— На детский спектакль сведу! — обещала мама, и Вовочка захлопал в ладоши.

Мама играла в этот вечер, и Вовочку повезла в театр его бонна — «фрейлейн», как он ее называл.

Ах, как это било весело!

На мальчика надели бархатный костюм и новые сапожки. Фрейлейн расчесала Вовочке его пышные локоны, отчего Вовочка стал разом похож на красивую французскую куклу, которую он видел в игрушечном магазине.

И фрейлейн принарядилась: надела новую шелковую кофточку и пояс с пряжкой.

Потом поехали в театр и сели в ложу: Вовочка и фрейлейн.

A мамочка была за сценой и приготовлялась играть. Высокий толстяк принес Вове целую коробку шоколаду.

Вова угостил фрейлейн и себя не забыл при этом. Из соседней ложи выглянула хорошенькая нарядная девочка. Угостили и ее.

Ах, как все было весело!

Вдруг заиграла музыка так неожиданно, что Вовочка даже вздрогнул. Загудел контрабас, запели скрипки. Потом поднялся занавес, и фрейлейн велела Вовочке смотреть на сцену.

На сцене был изображен лес.

Потом появились какие-то люди. Они стали кричать и махать руками. Вовочка смотрел на них и думал:

«Вот, если бы я махал так руками, то фрейлейн наверное наказала бы меня, потому что это не прилично».

Но люди по-прежнему махали руками, и никто их не наказывал.

Потом они все исчезли куда-то, а откуда-то пришел черный человек и стал так кричать, что девочка в соседней ложе испугалась и спряталась за спину своей мамы.

Потом появились снова люди. Они тащили какого-то старого-старого человека, который просил их о чем-то… Черный увидел старого, и они оба заговорили разом громко, громко… Вовочка не разобрал ничего из того, что они говорили и был очень рад, когда занавес опустили, и он снова мог разговаривать с соседней девочкой и есть конфеты. Музыка проиграла что-то очень веселое, так что Вовочке ужасно захотелось проплясать польку, которой его недавно выучила фрейлейн, и снова поднялся занавес.

Тут Вовочка даже рот раскрыл от изумления: на сцене стоял трон, а на троне сидела царица.

Хотя у царицы были длинные до пят золотые --">