Анатолий Иванович Мошковский - Лука Лукич

Анатолий Иванович Мошковский Лука Лукич

Лука Лукич собирался на рыбалку. Узнав об этом, Коськина мать, неслышно ступая войлочными шлепанцами, вышла на кухню и, передохнув, сказала соседу:

— Может, и моего прихватишь?.. С лета покоя не дает…

Лука Лукич завернул кран и стал неторопливо вытирать мохнатым полотенцем красное от студеной зимней воды лицо и крепкую багровую шею с пятнышками несмытой пены. Брови его насупились, лоб посуровел — не хотелось брать на себя лишнюю обузу. Но прямо отказывать этой тихой, застенчивой женщине было неловко: как-никак, она частенько покупала у него рыбу, и ему не нужно было бежать с корзиной на базар и часами простаивать у скользкого прилавка. Жил Лука Лукич бобылем, хотя и был уже в годах, и жалостливая Коськина мать иногда стирала и штопала его старые, заношенные рубахи. И, когда он натягивал на свою широкую костлявую грудь чистую рубаху, что-то похожее на благодарность неуклюже шевелилось в его сердце.

Поэтому-то, когда соседка напомнила ему о Коськиной просьбе, Лука Лукич покрутил в руках полотенце и, стараясь говорить как можно мягче и доброжелательней, ответил:

— Муторное это дело, Даша… Да и сапоги нужны…

— Уж обзапасся… У Егоровой дочки боты взял… Они ему в самый раз…

Лука Лукич промолчал. Закинув за спину полотенце, он двинулся к своей комнате, полутемной конуре, всегда неубранной, с грязным полом и рваными обоями, со стойким запахом махры и кислых щей. Только возле двери он коротко кинул, не оборачиваясь:

— Ладно.

И вот через два дня, в первом часу ночи, они ехали в электропоезде к Солнечногорску: Лука Лукич — огромный, дюжий, в полном рыбачьем снаряжении, с рюкзаком и пешней, в толстом брезентовом плаще, натянутом поверх телогрейки, в облезлой каракулевой шапке, и Коська — крохотный мальчонка с пугливыми, застенчивыми, как у матери, глазами, в коротком ватном пальтеце из чертовой кожи. В руках он держал авоську с бутербродами, завернутыми в старую газету, и парой запасных носков.

Всю дорогу до Ленинградского вокзала Лука Лукич молчал. Когда они вошли в вагон, он резкими движениями освободил плечи от лямок рюкзака, задвинул его в угол желтого диванчика, властно, как солдат винтовку, поставил у окна пешню с деревянной ручкой. Потом опустил голову на рюкзак и, подобрав полы плаща, хозяйственно вытянулся во весь свой рост. Ноги его, как шлагбаум на переезде, перекрывали проход и доставали до противоположного диванчика.

Присмотри за вещами, — сказал он и закрыл глаза.

— А тут и брать некому, — быстро ответил Коська и подобрал ноги, поудобней усаживаясь против него.

— И моргнуть не успеешь, как свистнут, — буркнул Лука Лукич, не открывая глаз. — Проживешь с мое — узнаешь…

Но рассказать более подробно, что узнает Коська, когда вырастет, он не успел, так как нижняя губа его чуть-чуть отвалилась и он негромко, но внушительно захрапел. Спал он крепко, домовито, словно под ним были не жесткие доски, а пуховая перина.

Коська попробовал вообразить, как к рюкзаку и пешне бесшумно крадется вор, но вообразить это было трудно: в вагоне ехали одни рыбаки, да и их-то не было видно — все они спали на диванчиках, и только торчащие в проходе ноги в резиновых сапогах говорили, что вагон не пуст. Иногда поезд вздрагивал на стыках и стрелках, и тогда грузная фигура Луки Лукича немного сдвигалась, он переставал всхрапывать и начинал потихоньку отдуваться, словно плыл по воде и утомился.

Много раз в мечтах уже ездил Коська в этом поезде, а вот наяву ехал впервые. Летом он и сам ловил рыбу в пионерском лагере, но ему попадались одни уклейки, да и размером чуть побольше мизинца. Ловля была не очень интересная: он насаживал муху, забрасывал леску на течение, поплавок дергался в сторону, и не успевал Коська испытать настоящего волнения, как выкидывал на берег тоненькую, точно лезвие, рыбешку. Не таким рыбаком был Лука Лукич. Коська всегда с нетерпением ждал его возвращения с рыбалки, подкарауливал и дрожащими пальцами открывал дверь.

У Луки Лукича было много снастей, и он возвращался то со складными бамбуковыми удочками, то с сетью в мешке, то с рогульками жерлиц, то с особыми приспособлениями для ловли щуки и судака — с «кружками». И всякий раз после его возвращения мать чистила на кухне рыбу: одной рукой прижимала хвост к столу, второй — скребла. Ого, какая это была рыба! Сто Коськиных плотичек надо сложить вместе, чтоб --">