Рувим Исаевич Фраерман - Соболя

Фраерман Рувим Исаевич

Несчастье Ан Сенена

I

н Сенен, уважаемый всеми в колхозе, был старый рыбак.

Океан, всегда живой, всегда подвижный, не казался ему великим с холмистого берега, где стояла его фанза.

Наоборот, великой казалась Ан Сенену неподвижная суша, простиравшаяся за Гайдамакской бухтой на запад, великими казались скалы, хребты, сопки, сплошь покрытые мелким дубовым кустарником; вечно шумел он, вечно бряцал жесткими листьями, точно железный.

Океан же часто бывал тихим, и тогда можно было слышать, как над прибрежным песком летают осы, привлеченные запахом рыбы. Но даже в слабом движении громоздил он камни на камни и выбрасывал на берег каракатиц, которых Ан Сенен любил и в сыром и в сушеном виде.

И уходить от океана Ан Сенен никуда не хотел.

Ан Сенен считал, что если человек стал коммунистом и колхозником и если на его фанзе рукою сына написано: «Здесь живет ударник Ан Сенен», то человек этот должен трудиться больше других. И Ан Сенен трудился и был доволен: купил швейную машину, завел черного корейского поросенка и вместо бумаги вставил в окна своей фанзы стекло.

Неудачи его начались с того момента, когда однажды на торжественном собрании ударники решили, что Ан Сенен — человек уже пожилой, много и хорошо поработавший для колхоза, — должен отдохнуть, полечиться и что нужно его отправить на курорт.

А между тем Ан Сенен был здоров, коренаст, настоящий силач, со смуглым грубым лицом и красными руками.

Хотя в душе он был бы рад, если б его никуда не посылали — начинался лов ментуя, — но все же не посмел отказаться от награды. Ан Сенен говорил правду лишь тогда, когда о ней спрашивали.

Он собрался в дорогу: взял с собой в мешок сушеной рыбы, пампушек из пшеничной муки и сунул за пазуху несколько головок чесноку.

Во Владивостоке в союзе дали ему путевку в Кисловодск, пятьсот рублей денег и, так как он не знал русского языка, послали телеграмму в Москву, в Колхозцентр — встретить корейца Ан Сенена, который едет к ним в поезде номер сорок два.

И Ан Сенен поехал. Он не был любопытен и редко выглядывал в окно.

Он проехал сопки, покрытые лиственницами, — они уж начинали желтеть, — проехал горы, леса, степи…

А страна все тянулась на запад.

Как бы ни были крепки стальные колеса, разве могут они прокатиться из конца в конец по этой стране?

И Ан Сенен не удивился, когда его вагон под Омском отцепили, починили и прицепили к другому поезду, ничем не отличавшемуся от номера сорок два.

Но и после этого Ан Сенен ехал еще трое суток и приехал в Москву ночью.

Его никто не встретил.

Ан Сенен встревожился. Людей было много, речь их непонятна, и по звездам никак нельзя было узнать, в какую сторону итти.

Ан Сенен сунул руку в карман, где лежали адреса, документы и деньги, но ничего там не нашел.

Он закричал, зашатался и опустился на каменные ступени вокзала.

Тут Ан Сенен просидел до утра.

Он обшарил все карманы, прощупал каждую складку одежды. Только за пазухой, где хранились самые дорогие вещи, он нашел свой партийный билет, тростниковую трубочку и завалявшуюся головку чесноку.

Чеснок он съел, а партийный билет и трубочку запрятал поглубже и подумал:

«Дорога была длинная, как жизнь, а в жизни чего не случается?..»

Утром Ан Сенен вслед за толпою вышел на площадь и влез в трамвай. Его привезли на другой вокзал. Он заплатил еще десять копеек, и его снова привезли на тот самый, откуда он выехал.

Так Ан Сенен целый день ездил, а вечером ходил по городу пешком. Прохожие не понимали его. Дома проходили мимо, как освещенные прожекторами эскадры. И даже небо озарялось огнями с земли. Ничто не напоминало Ан Сенену океана. Только гудки автомобилей казались похожими на крики болотных птиц.

Растерянно осматриваясь по сторонам, он вдруг увидел знакомое лицо. Оно глядело на него с плаката.

Ан Сенен остановился. Сколько раз и на своем берегу, видел он это лицо: на картинах, которые с таким искусством рисует тушью его сын Ли Хибон, на тетрадках, по которым учится его дочь Су Нок. Оно было близко его сердцу.

И Ан Сенен тихо сказал:

— Ай, ай, друг мой, видишь, что случилось со старым Ан Сененом? Разве я болен или разве я мало рыбы ловил? Тебе одному я могу сказать правду: не хотелось мне ехать на --">