Федор Георгиевич Каманин - Золотой рубин. Хрустальная ваза

косолапый мой бока мять, мой спина чесать! - ужасается Шульц.

- Мало бы чего ты не желал, а у него, косолапого-то, нрав таков. А медведей этих у нас порядком.

- Зачем я ехаль сюда! - шепчет в страхе Шульц.

- Как это - зачем? Деньгу зашибить большую - вот зачем. Да ты успокойся. Вот приедешь ко мне, отведем тебе апартаменты, и живи-поживай! Сходил на фабрику, сделал свое дело - и домой, на боковую. В Дятькове медведи по улицам не ходят. Волки, правда, иногда по ночам заглядывают. А вот бешеных собак остерегайся, вечерами у своих камрадов - у меня там много есть ваших - долго не засиживайся, потому что бешеные собаки больше по вечерам шатаются и подлетают к тебе без всякого бреху. Тяп - и мимо проскочила! А ты потом поезжай в Смоленск на уколы, если сам взбеситься не хочешь. У нас редкая зима без бешеных собак обходится. То свои взбесятся, то со стороны набегут. Так что имей осторожку.

Генерал, конечно, подсмеивался над Шульцем, а тому было не до шуток. Шульц все принимал за чистую монету, тем более что по лицу генерала никак нельзя было понять, что все это он говорит потехи ради.

- Зачем я ехаль сюда? - повторял Шульц в который уже раз.

В Любохне, третьем по величине владении Мальцева - второе было Людиново, - переменили лошадей, впрягли новую тройку, и генеральская карета снова помчалась в ночи.

И опять по обе стороны лес и лес. Свежие кони неслись словно вихрь, - генерал любил быструю езду. Наконец замелькали огоньки Дятькова; тройка понеслась по улицам села.

Вот и фабрика, она работает и ночью; вот и поворот на главную липовую аллею; вот и дворец генерала.

Дворец генерала был обычный дворянский особняк, каких в то время было немало на Руси: большой двухэтажный дом с бельведером и зимним садом, с колоннами и крыла-ми из флигелей. Дом был из тесаного дуба, обшитый тесом и выкрашенный в серо-голубой цвет, крылья флигеля - каменные.

Дворец сиял огнями - хозяина ждали.

Кучер лихо подал тройку к главному подъезду дворца, у которого уже толпилась челядь. Швейцар с низким поклоном открыл дверцу кареты:

- С приездом, ваше превосходительство!

Мальцев начал выбираться из кареты, швейцар ему помогал. А Шульц сидел неподвижно. Он, утомленный дорогой и измученный страхами, заснул наконец перед самым Дятьковом. Мальцев только теперь углядел, что его спутник спит.

Он начал расталкивать немца:

- Эй, ты! Гендрик! Встайай, брат, вставай, приехали, потом выспишься.

Шульц очнулся. И сначала никак не смог уразуметь, что с ним и где он.

- Ну вылезай же, вылезай, чего упираешься! - усмехается Мальцев. - На место приехали, в хижину мою дятьковскую.

- Хижин? Вас ист дас «хижин»?

- Ну хаус по-вашему, какой же ты бестолковый! Скорей идем! Сейчас мы с тобой с дорожки сначала умоемся - и за стол. Поужинаем чем бог послал, по рюмашечке-другой пропустим. Водочка у меня своя, и знатная!

- Вас ист дас «водочка»?

- А потом увидишь, что это такое. Уж не сравнить с вашим шнапсом! Как хватишь стакашечку, так у тебя и глаза на лоб, - отвечает ему Мальцев.

- А! Шнапс? Гут! - оживился Шульц, и сон его мигом прошел. Он поспешно начал вылезать из кареты, таща свои чемоданы.

- Да оставь ты их в покое, без тебя тут все уберут и поставят куда следует. Пошли, пошли!

И только генерал, а за ним и Шульц перешагнули порог огромного вестибюля, как грянул хор певчих, приветствуя своего повелителя специальным для такого случая песнопением.

Мальцев был большой любитель хорового пения, особенно церковного. У него в главных церквах его - Дятьковской, Аюдиновской и Любохонской - были прекрасные хоры. Помимо этого, у него был хор и при дворце, в котором певчие совершенствовались под наблюдением самого генерала. Из этого хора потом выходили конторщики, счетоводы, заведующие магазинами. А иные певчие и более высокие должности занимали, лишь бы их голоса понравились хозяину. Ну конечно, при этом полагалось, чтоб и голова у певуна была не пустая.

Генерал здоровается с челядью. Одни только издали низко ему кланяются, ближе подходить им не положено, другие к ручке подходят, а некоторым генерал сам руку подает - это тем, кто у него в больших чинах: управляющим, бухгалтерам, заведующим разными отделами. Первый, кому генерал подает руку, был главный управляющий всеми заводами, купец первой гильдии Сиротин. Конечно, Сиротин, несмотря на свою первую гильдию, в фабричных и заводских делах мало что понимает, но зато в торговом деле он, как --">