Владислав Петрович Крапивин - Взрыв Генерального штаба

поспешно удалился. Но через минуту пятку опять клюнули.

– Вот зараза! Ну, я тебя… – Мальчик дрыгнул ногой и услышал смех. Быстро сел. – Ой, Лён…

Над ним стоял другой мальчик, постарше. Лет тринадцати. С длинным веснушчатым лицом, с волосами цвета сосновой коры. В похожей на полосатый мешок рыбацкой безрукавке. Безрукавка мальчику была чересчур длинна. Из-под нее торчали мятые штаны с бахромой у колен и ноги в порыжелых разбитых ботинках.

Поперечные полосы безрукавки были серо-зеленые – как на громадном арбузе, который Лён принес в сумке, сделанной из обрывка рыболовной сети.

В другой руке Лён держал длинную камышинку – ей он и “клюнул” пятку приятеля.

– Лён, я и не слышал, как ты появился… Ух и арбузище!

Лён опустил арбуз на парапет.

– Еле припер… Я купил его почти задаром, у тетки, которая торопилась с рынка домой… Ну что, придумал имя для большой раковины?

– Не-а… Лён, знаешь что? – Мальчик обхватил колени и снизу вверх смотрел в веснушчатое лицо. С непонятной напряженностью. – Мне уже не первый раз это кажется…

– Что, Зорко?

– Что я тебя где-то раньше видел…

– Вот новость! Целую неделю живем тут вместе!

– Да не теперь, а давно!

Лён улыбался широким, как полумесяц, ртом:

– Так говорят незнакомым девицам, когда хотят за ними поухаживать.

– Тьфу на тебя… Я никогда за ними не буду ухаживать, я же не сумасшедший.

– В десять лет все так обещают…

– Ну, ты же не девица, черт тебя побери! Я с тобой серьезно разговариваю!.. Кажется, что видел тебя где-то… Может, во сне?

Лён стал серьезным. Уронил камышинку.

– Знаешь, Зорко, учитель говорил нам, что это называется “явление обратной памяти”. Такой мысленный обман…

– Ну, может быть… – Зорко был смущен своей внезапной сердитостью. Хотелось загладить. Он пяткой качнул арбуз в сетке.

– С виду-то спелый. А внутри – красный? Вырезку делали?

– Я и без вырезки умею определять… Хочешь, кокнем пополам и попробуем?

– Нет, оставим до ужина.

– Ладно… Жаль только, что Динка сегодня не придет.

– Ага… – Зорко стрельнул глазами, отодвинулся и лукаво срифмовал:

Ах не мил мне белый свет,

Потому что Динки нет…

– Кто-то сейчас полетит вверх тормашками с бастиона!

– А кто-то пусть меня сперва догонит! – Зорко вскочил.

Но Лён играть не хотел

– Я и так умаялся, пока тащил эту бомбу… Зорко, а где старик?

– Спит после обеда. Не велел будить его до захода.

– Можно и после захода не будить, ужин сварим сами. И маяк сами включим…

– Маяк не надо включать! Опять была радиограмма…

Когда не горит маяк

Название города Льчевска по традиции писалось особо: L-чевск. В этой путанице шрифтов отразилась разноплеменность льчевского населения и пестрота здешней истории. Город был отделен от Империи узкой полосой степного пространства, которое принадлежало Куршской республике. Республика имела на Льчевск свои виды. Так же, как и правительство набиравшей силу имперской Вест-Федерации.

В конце концов на заседании международной комиссии было решено дать Льчевску права вольного города – чтобы никому не было обидно.

Такое решение понравилось не всем. Был случай, когда из дальнобойного орудия пальнул по городу имперский крейсер. Дважды обстреливали ракетами здешний берег катера йосских сепаратистов. несколько раз в районе портовых пакгаузов высаживались с моря громилы в масках и с автоматами, устраивали стрельбу и поджоги.

Поэтому, если городским властям чудилась опасность, включать маяк запрещали – чтобы у любителей стрельбы и десантов не было такого прекрасного ориентира.

…Когда солнце спрятало в море верхний край вишневого диска, Лён спустил флаг. И сел на парапет, свесив ноги наружу. Море казалось усыпанным медными искрящимися стружками. Небо у самого горизонта было оранжевым, а выше – лимонным. А еще выше громоздились облачные горы – пунцовые, малиновые, бронзовые. Торжественные, как берег могучей и прекрасной страны. “Великой Империи”, – подумал Лён.

Наверно, такой вот чудесной будет страна, когда преодолеет все раздоры и обретет силу, которой славилась в прежние времена…

Жаль только, что краски быстро тускнели: темнота в приморском южном краю приходит торопливо.

Трещали цикады. Сильнее, чем днем, пахло теплыми камнями и морем. Еле слышно плескали внизу --">