Наталья Николаена Гайдашова - Лисий хвост

На краю деревни, в избе у самого леса, жили дед Телемей и бабка Марфа. Изба у них маленькая, такая старая, что почти вросла окнами в землю. И дед с бабкой тоже очень старые. Весь день сидели они у окна, дед Телемей у одного, а бабка Марфа у другого, благо их было всего два. На улицу выходили редко, лишь по понедельникам ходил дед Телемей в магазин за хлебом. Одиноко было старикам. Летом грелись они на солнце, сидя на лавочке у дома, весной и осенью тихо бродили по двору, а вот зимой из дома не выйдешь лишний раз. Снег держал их в избе не хуже любого замка. Тропинку от крыльца к калитке дед Телемей расчищал от снега уже с трудом. В тот год снег выпал уже в начале ноября и к концу месяца сугробы окружили маленький домик стариков. Морозы сначала не сильные, к декабрю сковали все вокруг ледяным холодом.

Дед Телемей дважды в день топил печку, и в избе было тепло. Однажды, под Новый год, вышел старик во двор за дровами. Был поздний вечер. На темном небе, как блюдце из тончайшего фарфора, висела полная луна. Она освещала туманным светом все вокруг: и белый покров снега на земле, и застывшие деревья, и поблескивающий от инея палисадник перед избой. Низкий и темный дровяник, с огромной шапкой снега на крыше, смотрел на деде Телемея одним глазом открытой настежь двери. Тропинка от крыльца до нее составляла не более двадцати шагов, но как тяжело давались они старым и больным ногам деда Телемея. Постояв немного на крыльце, и как бы собираясь с силами, он сделал шаг по направлению к сараю, как вдруг из темноты на свет вышла тень. Сначала дед Телемей подумал, что это собака, но приглядевшись, увидел в шагах десяти от себя лису. Она стояла на сугробе легкая и изящная. Рыжая и пушистая шкурка блестела от инея, тонкие лапки в черных носочках и почти такого же размера как сама лиса был у нее хвост. «Лиска!» – дед Телемей удивленно смотрел на животное. И лиса тоже, чуть пригнув голову, смотрела на деда, готовая в любой момент броситься наутек. «Ах, ты горемыка! Холодно да голодно тебе в лесу. Погоди, я сейчас» – сказал Телемей и заторопился в дом. На снег перед лисой положил он горбушку хлеба с маленьким кусочком сала сверху. «Для запаху», – как говорила экономная бабка Марфа. Лиса бесшумно бочком подошла к подношению, сало съела сразу, а хлеб обнюхала, аккуратно взяла в пасть и скрылась в темноте. Дед еще немного постоял, ожидая, что лиса вернется и побрел в сарай за дровами. С этого дня лиса каждый вечер приходила к дому одиноких стариков. Темнота скрывала ее, но стоило распахнуться двери и неяркому свету узкой дорожкой осветить мрак, как тихо и стыдливо выходила лиса на свет. Дед Телемей был рад ей не меньше, чем лиса радовалась скромному стариковскому угощению. Как-то вечером, лиса не ушла как обычно, а съев хлеб, стала наблюдать за стариком с интересом. Телемей потоптался на месте, огляделся вокруг, но ничего кроме кромешной темноты их не окружало. Лиса не уходила, и деду так захотелось сказать ей что-нибудь доброе, человеческое: «Лиска, если бы ты знала, какая тяжелая у меня была жизнь!»

Дед потер себя за замерший нос, посмотрел на небо, посмотрел на лису и слова-воспоминания плавно потекли, обращенные то ли к лисе, то ли в темноту, а может и к самому себе. Вспоминал дед Телемей свое сиротское детство, злого и сильного дядьку, который воспитывал его голодом и колотушками. Как бегал Телемей к высокой березе (и он неопределенно указывает в сторону леса). «Жаловаться ходил» – говорит дед «Как к мамке родной. Она же мне и силы давала, чтобы жить дальше. Расскажу ей об обидах, да несправедливостях ко мне, она начнет шуметь ветками, как будто утешает меня, а мне слышится, мамка шепчет «Не плачь сынок, не плачь родненький». Так вот и рос, так вот и жил. Холодный морозный ветер трепал кроны деревьев и свистел в поле, как бы говоря, что правда все и каждое слово деда Телемея он подтверждает. День начинался и подходил к концу, и старик выходил к лисе с угощением и разговорами. А она не обижала его, слушала внимательно. Конечно, и горбушка хлеба играла свою роль, но она съедалась, а лиса все не уходила, и казалось, что понимала она, как важно было деду Телемею высказаться. Деликатная была лиса! Старый и больной, тяжело стоявший на натруженных ногах Телемей, рассказывал ей о себе, о Марфе, о своих сыновьях, которые совсем мальчишками ушли в один день на фронт, а в ноябре 42-го получила Марфа похоронки на сыновей с разницей в неделю. А он, прошел всю