Enuma Elish - Жабий суд

Давным-давно всю землю скрывал густой Лес. В нём таилось множество чудес и жили говорящие звери. На высоких холмах и вдоль полотен светлых рек деревья росли до самого медного неба; Солнце играло золотом в кудрявых кронах, раздавало сияющие нимбы. Быстроногие лани да легкокрылые соколы мчались наперегонки с ветрами, а ветра теребили холки и перья…

Однако в глубинах лесных, в древних опасных чащах всё живое болело и мучилось. Так, реки замедляли свой бег, замирали, и бескрайние зловонные болота запревали; злые деревья заступали воздушную тропу ветрам, чёрные сучья подцепляли струи дуновений, и, крича угрозы, слали подальше. Звери в чащах тоже хмурились, ничто вокруг их не радовало: тонкие скользкие змеи прятались под корнями мёртвых деревьев, злобное шипение встречало проползающих мимо пауков: «Ползите прочь! Корни наши, вам никто не рад!» И пауки, яростно шикая в ответ, забирались от корней по мёртвым стволам высоко вверх, где вьются прочные белые сети. Кроме мух и жуков порой в них залетают крохи-птицы, коих глупость погнала чрез хмурые лесные глубины…

Змеи, пауки, летучие мыши да всякие насекомые, любители грязи с гноем, были не единственными жителями болот. Соседи – грязно-зелёные хладнокровные перепончатые, жабы да лягушки – больше всех обожали болотные жижи! Днями напролёт жёлтые пуза выглядывали из тухлой воды, широкие рты пускали густые пузыри, лопающиеся с трудом… По ночам же бескрайние топи оглашал громкий хор: миллионы квакушек неустанно и яростно спорили друг с другом обо всём в их маленьком мире. Даже летучие мыши, не спящие в тёмное время, раздражённо взывали к тишине.

Но сегодняшняя ночь особенная – особая и новость, которую обсуждает всё болото.

– Слышали, слышали?! Среди Старых Кочек жабья стража поймала зелёного за совершением страшного преступления!

– Ах, я всегда не любила этих зелёных! Они такие… противные!.. Брр!

– Да-да, они совсем не такие, как мы, коричневые и бородавчатые! Они ненормальные…

– А что этот зелёный сделал-то? Ну же, Желтозоб, рассказывай!

И множество выпуклых гнойно-жёлтых глаз уставились на самую толстую жабу, вальяжно развалившуюся на трухлявом пне перед ними. Махнув мясистой лапой, Желтозоб призвал собравшихся к тишине и булькающим голосом начал размеренно, наслаждаясь всеобщим вниманием к своей персоне:

– О, я вам сейчас всё расскажу, да!.. Этот… мерзкий зелёный, во-первых, зелёный, и за одно это уже требует наказания. Но мы же цивилизованные жабы и за одну только зелёность мы всего лишь презираем этих лягушек, но не более. Так вот, этот зелёный виноват ещё и тем, что осмелился выплыть из-под опавших листьев на самый болотный свет и признаться в любви молодой жабе! И ради неё, как говорят, он даже хотел изваляться в грязи настолько, чтобы спрятать свой гадкий зелёный цвет и стать похожим на нас, истинных жителей гнилых топей! Представляете, насколько этот лягушонок обнаглел и потерял уважение к нам?!

Жадно слушающие до этого момента жабы разразились громким кваканьем, даже рыком, как будто были каким-то диким лесным зверем! И потребовали сейчас же привести виновного во всех грехах. И, когда тот взошёл на пень и предстал перед ними, рык толпы стал ещё сильнее – из-за его зелёной кожи.

– Негодяй! Не уважаешь наш жабий род хладнокровных!..

– Зелёный! Да как таких, как ты, только свет носит?! Вас надо ещё при рождении топить!..

– Ну надо же – посмел признаться в любви благородной жабе!.. Мерзавец!!

– Что, хочешь стать похожим на нас, коричневых и бородавчатых?! Не позволим!

– Да, не позволим! Вся грязь – наша! Гниющие топи издревле принадлежат жабьему роду! Только нам можно пить их мутные воды! А таким, как ты, в болоте нет места!

– Да, таким, как ты, в нашей грязи нет места!..

Жабы квакали и кричали всё громче и громче, и Желтозоб – самый толстый и бородавчатый из всех жаб – снова махнул лапой, призывая к тишине. И, довольный, булькающим голосом сказал:

– Жабы! Жабы, успокойтесь! Мы же цивилизованные ластоногие! Надо судить этого зелёного по справедливости. Позволим теперь ему сказать что-нибудь в своё оправдание.

Желтозоб ухмыльнулся своим широким жабьим ртом и скосил выпученные белые глаза на подсудимого. Тот же, поймав этот взгляд, вздохнул тихо и начал негромко: