Вера Евгеньевна Карасева - Так и было

* — Ну, Люба моя, свет Любовь Васильевна, держись! — сказал папа утром у крыльца сельского совета. Обнял маму, меня и Доську, бросил в машину свой мешок, сам перепрыгнул через борт и укатил. Воевать укатил. И не стало слышно в нашем доме весёлого папиного голоса, не видно его добрых глаз и заботливых рук. Осталась нам с мамой грусть о нём и тревожное ожидание писем.

А потом к этим печальным чувствам прибавилось ещё одно, но теперь уже радостное и гордое: полгода ещё не прошло, а нашего отца уже наградили медалью «За отвагу». Хорошим он был нам отцом и смелым защитником Родины. Но о том, как воевал наш отец и за что его наградили, я расскажу вам позже. А сейчас послушайте, как жили мы без нашего папы, как выполняли то, что он, уходя на войну, нам приказывал.

ДРУГ МОЙ ВОВКА

У наших соседей отец ушёл воевать ещё в самом начале войны. Дома остались тётя Граня и сын её Вовка, мой верный друг и помощник во всех делах.

Если я поливаю огород, Вовка сразу за вёдра — таскать воду. Говорю ему: «У тебя и дома хватает дел». А он отвечает: «Так я же мужик. А работа не волк, в лес не убежит. Справлюсь». И верно. Настоящий мужичок был мой Вовка: он и в колхозе не отставал от больших мальчишек, и в доме своём был главный человек.

По вечерам мы с ребятами и девчонками ходили встречать стадо. Собирались у околицы села, у качелей, где раньше девушки и парни по праздникам пели песни и плясали под гармонь. Не было там теперь никого. Пал на войне смертью храбрых лихой солдат и весёлый гармонист Петя. Его вдова, девятнадцатилетняя Валечка, плакала о нём и качала маленького Петрушу, такого же светлоглазого и приветливого, каким был его отец.

Возвращалось стадо. Брели коровы, поднимая розовую от заходящего солнца пыль. И каждый узнавал издали свою бурёнку и радовался, что она сытая и довольная, шествует благополучно домой. В сумерках приходили матери, доили своих коров, и все спешили поужинать, чтобы не зажигать огня. Появлялся Вовка — всегда с гостинцем для Доськи: чашкой ягод, горсткой гороховых стручков, первым закрасневшимся помидором. Доська сияла, и Вовка улыбался, хорошо так улыбался.

— Красивый наш Вовка, правда? — спросила я как-то маму.

И она мне ответила, что главное счастье не в красоте, а в уме и в добром сердце. А уж доброты у Вовки хватало! Он ни одно животное никогда не обидел и мне, бывало, напоминал:

— Ты Дружка накормила? Про Ваську не забыла?

А его белый кот Нарцисс был самый толстый и пушистый кот на всё наше село.

Приходила и тётя Граня. Мы сидели все во дворе и говорили о разном, но больше всего о наших отцах. От Вовкиного папы давно не было вестей, но в последнем письме он предупреждал, что так может быть и чтоб они не волновались. А от нашего папы письма приходили. Не очень аккуратно, — то сразу два, то месяц ни одного, — но приходили. И на каждом адрес написан папиной рукой.

Мы вспоминали, как возвращались, бывало, наши отцы с работы, как умывались во дворе. А за ужином папа часто кормил Доську с ложечки и приговаривал:

— За маму, за папу, за сестричку Саню! Чтобы солнышко грело, чтобы дождик кропил, чтобы хлеб рос, чтобы яблоки зрели… — И много разных присказок было у нашего папы, одни он помнил, другие сам сочинял.

НАША ЛЫСКА

Через несколько дней после папиного отъезда мама сказала:

— Лыску мы продавать не будем. Так что надо ей сена припасти.

Разве можно было продать нашу ласковую, щедрую Лыску, которая поила молоком Доську, подняла нас обеих после кори? Разве встали бы мы так быстро, если бы не пили её молока? У неё белое пятнышко на лбу, и потому мы её прозвали Лыской, а сама она рыжая и по вечерам, когда возвращается стадо и за лесом садится солнце, освещая дорогу, кажется золотой. И, если она идёт впереди других коров, люди радуются и говорят, что завтра будет хорошая погода. Есть у нас такая примета: светлая корова впереди — вёдро, чёрная — дождь. Я сказала:

— Ни Лыску, ни Вовкину Милку не продадим. Сами мы сена припасём, как я папе обещала. Верно, Вовка?

Вовка кивнул головой. А мама вздохнула:

— Замучаетесь…

— А молочка Лыскиного попьют и опять бодрые станут, — откликнулась Доська. Вот маленькая, а ведь соображает.

Утром рано мама ещё только растопила печку, а меня уже будит Вовка:

— Вставай! Пошли!

Я не сразу раскрыла глаза. И почему так? С вечера никак не хочешь ложиться, хоть и темно на дворе, и --">