Владимир Арсентьевич Ситников - Русская печь

меня и притащил в цех. Вокруг лязг и грохот, невозможно понять, где люди могут стоять в безопасности. Вверху звенел кран, справа сыпались искры электросварки, вокруг гудели станки.

— Вот мой «дипик», — сказал Андрюха и легко включил станок. Сверло мягко вошло в железо, будто нож в хлеб.

Андрюха быстро крутил колесико за ручку, подводил к зажатой детали резец. Ух, оказывается, какой он был умелец! И не подумаешь! Я до этого считал, что он так себе, работяга и работяга. А он вон какой прекрасный токарь, и станок у него что надо. Эх, научил бы он меня так работать! Вон ржавую заготовку поставил, а когда снимает, она зеркалом блестит.

— Шестьсот сорок оборотов дает, — с похвалой сказал Андрюха о станке.

— Шестьсот сорок в секунду?! — удивился я.

— И резьбу может нарезать, — добавил Андрюха. — Лучший современный станок.

Это меня доконало. На лучшем станке Андрюха работает!

— Сила, а не станок. Всё, я тоже буду токарем. Научи, а!

— Наработаешься еще, — успокоил меня Андрюха.

Потом он хотел сводить меня на сборку, где виднелись босые, без гусениц, танки, но подскочил к нам огромный небритый старик в подвязанных нитками очках, мастер Горшков.

— Почему посторонний? Очистите цех, — гулким, простуженным голосом пробасил он и ткнул пальцем к выходу.

— Иван Андреевич, у нас этот парень хочет работать, — вступился Андрюха.

— Ничего не знаю, — отрезал мастер Горшков, и я ушел.

Злой, видать, он был. Жалко ему стало, что я посмотрел, как башню на танк надевают. Танков я много перевидал. Они почти каждый день проносились мимо нашего дома. Еще малоопытные были танкисты, посшибали у нас электрические столбы, и мы сидели с самодельными коптилками. А тут мастеру жалко, чтоб я еще на неготовый танк посмотрел.

Андрюха забирался на крышу подремать до вечерней смены прямо в черных, замасленных до хромового блеска штанах и телогрейке. От них пахло машинным маслом, железом. Вот в такой же одежде буду ходить осенью и я. И математик тогда уже не сможет мне навредить. Я ведь тогда стану токарем.

Андрюхе было уже лет семнадцать, а может, и больше, но он дружил со мной. Во-первых, мы родом из одной деревни Коробово и еще с детства играли друг с другом, а во-вторых, он был коротышка, и его тянуло к ребятам.

Из-за своего малого роста Андрюха тайком мучился. Коротышка такой, да еще нос уточкой, лицо круглое. Один раз он уговорил меня сходить вместе с ним к врачу-глазнику. Кто-то ему сказал, что в очках он сразу повзрослеет. Через полуоткрытую дверь я слышал, как врачиха говорила Андрюхе:

— Смотри сюда, мальчик. Какая это буква?

Андрюха сердился, что его и тут назвали мальчиком, и все время путался:

— Это «б»… нет, вроде «з».

— Ну уж «б» никак с «з» нельзя спутать! — с подозрением говорила врачиха.

— Наверное, очки мне надо, — подсказал Андрюха.

Но очков ему не выписали. Зрение признали хорошим.

— А можно простые стекла носить? — просунувшись снова в дверь кабинета, спросил Андрюха.

— Странный ты, мальчик. Зачем они тебе? — ответила та строго.

Андрюха был упрямый. Он купил себе очки на барахолке, но они не принесли ему облегчения. В очках он был похож на японца, и все, будто сговорившись, стали называть его то «самураем», то «фудзиямой». Пришлось очки надевать только на работе, чтоб стружка не угодила в глаза.

Однажды мы за него сильно испугались: два дня и две ночи не было его дома. Мы с дедушкой уже думали, что случилось несчастье, и хотели идти на завод, но он явился сам. Пришел усталый, бледный и, даже не поев, свалился на кровать и заснул.

А часа через три он поднялся и позвал меня с собой. Около завода на железнодорожных путях стоял состав с новенькими танками, а перед ним видимо-невидимо людей с флагами и лозунгами. Оказывается, провожали на фронт танковую колонну, которая была построена на деньги наших горожан, и Андрюха делал эти танки.

Играл духовой оркестр, люди говорили речи с трибуны, оборудованной прямо на платформе. А мой Андрюха стоял у знамени в единственной новой рубахе. И был он строгий, не похожий на себя. Настоящий токарь! К знамени ведь какого-нибудь замухрышку не поставят.

В ту весну, лежа на крыше, мы мечтали съездить в наше Коробово, к Андрюхиной сестре Ефросинье. Там наверняка молока хоть залейся. А потом, того гляди, луговой лук и кисленка появятся. Но Андрюху даже на два дня не отпускали с завода. И потом сколько раз он ночевал в цехе, потому --">