Эмиль Османович Амитов - Алая чалма

Эмиль Амит АЛАЯ ЧАЛМА Повесть

МИРАБЫ

Если вам когда-нибудь в летнюю пору доведется побывать в Ертеша́ре, вас непременно приманит к себе прохладная тень трех исполинских чинаров. Эти старые-престарые деревья возвышаются над приземистыми глинобитными домами и над кряжистыми урючинами, ветви которых нависают над плоскими крышами, и над серебристыми тополями, слывущими среди прочих деревьев великанами, и над водонапорной башней, сооруженной здесь совсем недавно. Издалека эти чинары похожи на синюю лохматую тучу, неподвижно парящую над Ертешаром. Их ветви изогнуты, корявы, в глубоких морщинах. Они вознесли над ха́узом — квадратным искусственным водоемом — шатер из густых многоярусных крон и оберегают воду от жгучих лучей солнца. Среди листвы и в многочисленных дуплах живут птицы, и здесь никогда не умолкает их гвалт. А ночью на всю залитую луной окрестность рассыпаются соловьиные трели…

Эти могучие деревья когда-то в старину посадил Сатта́р-мира́б. Было это, наверное, во времена Тимурле́нга, а может, и еще раньше. Так говорят в округе. Дедушка Анва́ра тоже часто рассказывал внуку о Саттаре-мирабе, своем предке. Давным-давно человека нет, а имя его помнят, потому что оставил память о себе — эти чинары. Недаром говорят в народе: «Если ты ничего не можешь сделать для бессмертия, то хотя бы дерево посади».

Сказывают, что Саттар-мираб был первым человеком, вырастившим в безводной степи деревья. Потому-то его и прозвали «мирабом» — «искусным поливальщиком». А затем, из уважения к нему, Саттару, многих новорожденных называли его именем. Вот каким он стал знаменитым. И дедушку Анвара тоже зовут Саттар-бобо́.

Анвар теперь догадывается, о чем шепчутся чинары между собой. Они, должно быть, как люди, вспоминают свое детство, то время, когда еще были тоненькими и слабыми, как те прутики, из которых мальчишки делают свистульки.

Помнят они и Саттара-мираба, который привез их из поймы Зеравшана. Хлебнули лиха саженцы на новом месте. Слабые их корни не могли добраться через твердую как камень землю до влаги. А вокруг на пятьдесят верст — ни колодца, ни речушки. Воду привозили в Ертешар в бурдюках — плотных кожаных мешках — из Зеравшана. Дорога к реке была нелегкой, поэтому за водой отправлялись только храбрецы. Те, кто побывал у Зеравшана, рассказывали потом такое, что людям с трудом верилось. А храбрецы джигиты говорили, будто там, где они были, течет проворная горная река. И что вода в ней прозрачна, как слезы красавицы, холодна, как лед, сладка, как шербет. А главное, ее так много, что не убывает, сколько бы ни пил. И хватило бы той воды не только утолить жажду жителям пустыни, но и напоить весь их скот, оросить землю, которая отблагодарила бы людей за доброту вкусным хлебом, белым хлопком. Но свирепый правитель, живущий на далекой Бухарской земле, куда Зеравшан мчит свои воды, не дозволяет никому прокопать и маленького арыка от той реки — боится, что не хватит влаги его садам, которые можно сравнить разве только с райскими.

Люди верили и не верили: разве может быть, что где-то течет река, когда они по утрам слизывают с камней росу, чтобы утолить жажду; что где-то цветут и плодоносят сады, когда они ни разу еще не видели зелени, кроме жухлой травы да верблюжьей колючки. Раскаленный ветер саму́м подхватывал пригоршнями песок и зло швырял на затерявшийся в безводной пустыне кишлак, будто собирался похоронить его вместе с людьми. И похоронил бы. Но с ним заспорил Саттар-мираб…

Предок Анвара с чудинкой был. Так говорит дедушка. Люди больше золота берегли каждый глоток воды. А Саттар-мираб посадил ростки чинаров поглубже в землю и на каждый корешок по целому бурдюку воды не поскупился. Соорудил навес из рогожи, чтобы солнце не испепелило его питомцев. И каждую неделю на верблюде отправлялся к Зеравшану за водой.

Большинство сельчан затею его чудачеством сочли. А некоторые откровенно --">