Евгений Андреевич Пермяк - Тонкая струна

Евгений Пермяк Тонкая струна

Пальма

На берегу Чёрного моря, неподалёку от Ялты, стоит весёлое здание столовой пионерского лагеря.

Когда наступает время завтрака, обеда или ужина и горн приглашает к столу шумное население, появляется Пальма. Это очень привлекательная крупная собака. Статная, чёрная с рыжими подпалинами, она обращает внимание всякого. Пальма — общая любимица ребят. Её взгляд умилен и ласков. Она приветливо помахивает хвостом и с охотой разрешает гладить себя детворе.

Как такой милой собаке не сохранишь косточку, хрящик или недоеденную котлету!

Пальма, неторопливо и благодарно облизываясь, съедает всё лучшее из брошенного ей, а затем она отправляется дремать в прибрежные кусты дикой маслины[1]. Иногда Пальма купается в море, а потом сушится, растянувшись на золотистом песке, как настоящая курортница.

Собака очень свободно чувствовала себя среди привечавших её детей, и всегда, опустив хвост, она уходила прочь, как только на берегу появлялся старик рыбак. Старик жил поблизости от лагеря, и за ним всегда приходил баркас.

Как-то в час купания, когда Пальма грелась на солнце, появился рыбак. Почуяв его приближение, собака открыла глаза и, поднявшись, покинула берег.

Пионеры решили узнать, в чём дело, почему Пальма так не любит или боится доброго старика, и спросили его об этом.

— Стыдится она меня, — ответил рыбак. — Видно, в ней ещё осталась совесть. Хоть и собачья, но всё-таки совесть.

Ребята обступили старика и спросили, почему Пальме должно быть стыдно.

Старик посмотрел из-под руки в море и, увидев, что баркас ещё далеко, принялся рассказывать:

— В нашем посёлке, вон за той горой, жил-был, да и сейчас живёт, уважаемый рыбак и хороший охотник Пётр Тихонович Лазарев. Как-то осенью, в ветер и дождь, шёл Лазарев берегом моря. Слышит — кто-то подскуливает. Остановился. Огляделся. Видит, в траве под пальмой щенок. Нагнулся, разглядел щенка. Понравился. Сунул его за пазуху, принёс домой и назвал Пальмой...

Ребята, окружившие старика, притихли. Всем хотелось знать, что будет дальше. И старик, раскурив потухшую трубочку, не заставил себя ждать:

— Выкормил Лазарев Пальму, выучил сторожевому делу и к охоте приставил. Понятливая собака оказалась. Даже записки рыбакам относила. Мало ли... И в этом бывает надобность. Всему посёлку полюбилась собака. И всякий рыбак знал её по имени. А потом... потом что-то случилось с собакой. День дома — два дня где-то бегает. Что такое? Решил Лазарев проследить собаку. И проследил. Сидит она подле вашей столовой, облизывается, косточки ласковым взглядом выпрашивает, сладенькие объедки хвостом вымахивает.

«Ты это что, Пальма? — спрашивает её Пётр Тихонович. — Аль дома впроголодь живёшь? Как тебе не стыдно!»

Собака туда, сюда. Заскулила виновато. К хозяину приползла — дескать, прости. И за ним домой.

День, два, три пожила дома, а потом нет и нет её.

Лазарев снова к столовой. Пальма хотела улизнуть, да не тут-то было. Лазарев её за ошейник да на верёвочку. А как же иначе? Коли добрых слов не понимаешь, значит, получай взыскание. Привязал её и говорит: «Смотри, гулёна! Одумайся!» А она эти слова мимо ушей. Мало того, привязь перегрызла — и ходу на даровые хлеба, к лёгкой жизни.

Наутро Лазарев пришёл в лагерь, увидел неблагодарную изменницу — и к ней. А она зубы скалит, рычит. А на кого, спрашивается, рычит? На того, кто сдохнуть ей в ветровую, осеннюю погоду не дал, кто соской её выкормил, к охотничьему ремеслу приучил, к сторожевому делу приставил! Он её за ошейник, а она его за руку — хвать! И до кости.

Опешил Лазарев. И не столько от боли, сколько от удивления и обиды. Промыл морской водой рану и сказал:

«Живи, Пальма, как знаешь. Не будет тебе счастья, бездомная гуляка!»

Трубка снова потухла. Старик снова разжёг её. Потом посмотрел в сторону подходившего баркаса и сказал:

— Вот и весь сказ... А дальше видно будет, как это кончится.

На другой день рассказ старика о Пальме стал известен во всех палатках лагеря.

Пришло время завтрака. Горн пригласил к столу, и, как всегда, появилась раздобревшая попрошайка. Она привычно уселась подле входа в столовую, ожидая даровых лакомств. Заранее облизываясь, Пальма по запаху знала, что сегодня ей перепадёт достаточно --">