Жан Жубер - Дети Ноя

папаши Жоля; он тащил за собой прицеп, набитый дровами. Жоль остановил трактор у заснеженного пригорка перед воротами и выключил сцепление. Па в это время убирал пилу и топор; он поднял голову и замахал Жолю, приглашая во двор.

— Ну держитесь, сейчас начнется! — крикнул Жоль. — Сейчас такое начнется, это уж вы мне поверьте! Готовьте лопаты для снега! Опять все сначала, прямо как в ноябре! Этому конца не видать, зима с летом перепутались!

Его шерстяной шлем был нахлобучен до самых бровей, пышные усы торчали над поднятым воротом куртки; он восседал на твоем тракторе с воздетой к небесам рукой, словно пророчил конец света.

— Зайдите, выпейте стаканчик, — сказал Па.

— Спасибо вам, но надо спешить, пока светопреставление не началось.

— Да ничего страшного, на минутку-то задержаться можно.

Тут и Ма открыла окно, улыбаясь так, как только она одна умела.

— Я как раз сварила кофе, месье Жоль! Неужели вы откажетесь от чашечки?

Тут он, конечно, капитулировал:

— Ну, раз так, ладно. Но только на одну минутку!

Себастьен Жоль был нашим соседом. Единственным соседом, вместе со своей женой и сыном Марком. Впрочем, сосед — слишком сильно сказано: их ферма стояла в трех километрах от нас, ниже по склону, перед самым спуском в долину. А над нами — ни живой души, только еловый да пихтовый лес, пастбища, несколько амбаров, и дальше альпийские луга до самых вершин. С тем же успехом можно было жить на Луне, хотя и ее в то время уже начинали заселять. Но все это — природа, уединение, мечты — было придумано моими родителями, и когда они обсуждали эту тему, то становились прямо настоящими лириками. Особенно Па. Ну, а Ноэми, та ничего не говорила, зеленоглазая дикарка Ноэми и с буйными волосами, падающими на лоб, и сильная, как мальчишка. Она бегала по лесам и приносила оттуда ящериц, жаб, змей, а иногда и раненых птиц, которых выхаживала у себя в комнате, а потом отпускала на волю, в горы. В остальное время она читала книги: в основном о животных, но также разные истории, легенды и даже стихи. Да, совсем забыл сказать: Ноэми — это моя сестра.

Итак, Себастьен все-таки вошел в дом и расположился в столовой, у камина. Он все твердил, что зашел на одну только минуточку, и что зима с летом перепутались, и все нынче не так, как раньше, он уже ничего не понимает, а вот во времена его отца и деда…

Каждый раз, как он заговаривал о своих предках, наш Себастьен, он необыкновенно воодушевлялся и заводил нескончаемые истории о шале, на целые недели погребенных под снегом, об ужасных холодах, о деревьях, треснувших от мороза, о волках, которые выходили из лесов и бродили вокруг хлева. Он делился, конечно, своими воспоминаниями, но притом и давал волю воображению; даже нам ясно было, что он приукрашивал свои истории, — стоило ему сесть на любимого конька, ничто не могло его остановить.

Ноэми, слушая его, не упускала ни слова:

— Как, волки? Настоящие живые волки?

— Ну ясное дело, настоящие волки с красными глазами и с огромными острыми, как кинжалы, зубами. По ночам мы слышали их вой, а утром находили следы лап, вот такие большущие!

И он показывал свою руку с черными ногтями и огрубевшей, морщинистой кожей. Ноэми была на седьмом небе от счастья.

— А почему их теперь не видать, этих волков?

— Ну, как почему… Небось прячутся где-нибудь в чаще.

— Вы думаете, они еще сюда вернутся?

— Кто знает!

Как-то я спросил у Па: «Сколько лет Себастьену Жолю?», и он ответил: «Сорок пять». По мне, так Себастьену, с его усами, морщинами и старыми сказками, вполне могло быть и восемьдесят. Ни дать ни взять, старый дед! В тринадцать лет что сорок, что восемьдесят — никакой разницы.

Итак, Себастьен сидел здесь, протянув ноги к огню, с чашкой кофе в руке, и разглагольствовал о том, какое в старину бывало лето: мол, настоящее пекло, небо раскалялось добела, в полях можно было работать лишь с приходом сумерек.

— Теперь все, кончено дело. Зима с летом перепутались из-за их мудреных опытов на Аляске, в Сибири, на Северном полюсе. Видали, что творится? Чего только люди не напридумывали! Хотелось бы знать, чем все это кончится.

— Верно, верно! — поддакивал Па.

А я исподтишка поглядывал на них, стараясь угадать, чем кончится их беседа. Раньше они, бывало, спорили между собой до посинения обо всем на свете: о политике, о религии, о сельском хозяйстве, да мало ли еще о чем. Тогда они орали во все горло и становились красные как раки. Ма, --">