Мария Петрова - Чёрное солнце

– Почему? – спросила я.

– Чтобы понять, что это любовь, нужно как следует помучаться, попутать с любовью. Когда я был влюблен в первый раз, я подал слишком много ложных надежд, пообещал родителям возлюбленной и самой девушке, что она никогда не будет несчастна, но потом понял, что никогда ее не полюблю.

– И что ты сделал?

– Мне пришлось ее убить. Ее родственники до самого последнего своего вдоха не знали, что убил ее я. Кстати, умерли они от горя. Она была самой красивой и благосклонной их дочерью, настоящим ангелом, самой прекрасной девушкой, что я встречал, но не любил.

– А кого же ты любил?

– Нестандартных девушек. Я встречал немало красивых особ, но меня всегда притягивали необычные, отличающиеся ото всех.

– А я тебя чем заинтересовала?

– Я сразу понял кто ты, и что свою душу смогу доверить только такой, как ты. В тебе великая сила, не скажу, что ты избранная, ты сама себя такой сделала. Не Клод, не семья, а сама ты. Что-то в тебе заиграло, когда нужно, и ты стала отличаться от других.

– Чем?

– Хотя бы истинной способностью любить и верить. Ты способна жить с демонами и людьми, способна думать о других, тебе все это дается проще, чем другим вампирам. Я бы сказал, что тебе все будет доставаться по щелчку пальцев, если ты освоишь главное человеческое качество.

Он лукаво улыбнулся бледными губами, призрачно поблескивая под светом луны.

– Какое?

– Легкомыслие. Ты привыкла жить по правилам, если ты хоть раз доверишься судьбе и дашь себе волю, ты почувствуешь настоящие эмоции и чувства. Главное – не думать. Это, пожалуй, единственное, в чем ты не идеальна.

Он отошел и сел на кровать. Посидев секунду, он достал из тумбочки красное наливное яблоко, нож, и разрезал на несколько частей. Почти в темноте.

– Твой брат тоже не такой уж и сильный и могущественный. Если человек никого не боится, значит, за его спиной стоит кто-то тот, кого он боится до крови из глаз. Я тебе соврал. Я знаю тебя дольше, чем с первой встречи. Когда я понял, что умираю, мне пришлось собрать всех доступных наемников, среди ста восьмидесяти человек оказался Мэдоку. Он сказал, что будет работать лишь под началом нанимателя, и я согласился. Нанимателем оказался Клод, он, не раздумывая, предложил твою кандидатуру, сказав, что лучше тела нам не найти, я решил убедиться, это привело тебя к Серову, и его смерть, кстати, устроил Клод. И смерть твоих друзей. Все это нужно было для того, чтобы привести тебя ко мне.

– Это все понятно, все тут думают только о себе…

Он перебил меня.

– Не скажи. Если моя душа отправится в ад, где ей место, то, скорее всего, она там свергнет короля, а это никому не надо. Так будет лучше для всех.

– Ради этого нужно было убивать невинных людей?

– Только ради этого? Подумай, как много нового ты осознала и приобрела после их смерти, ты наконец-то почувствовала боль, ты добилась чувств мыслями.

Меня прошибло на смех.

– Правильно Мэдоку говорил, никого не будет достоянного меня, и такого же умного. Как бы тебя не боялись, ты так и не понял, что такое настоящие чувства. Чувства нельзя заработать и за них нельзя бороться – они либо есть, либо их нет. Мысли – это сильнейшее оружие человека и похитителя, но это в то же время и орудие для самоубийства. Мысли, желающие перерасти в чувства – мощнейший механизм самопоедания. О чем я, черт возьми, должна разговаривать с человеком, я даже не могу понять, кто ты, который думает, что чувства равносильны мыслям. Кто учил тебя этому?

– Бесчувствие, – он помрачнел и затух, – я так и не научился чувствовать. Я слишком глуп и низок, чтобы быть владельцем души.

– Ну что за драма!

– Прости.

– Не извиняйся. Теперь уже ничего с этим не сделаешь, мертвых не вернуть, да и… это не самая страшная смерть в моей жизни. Без них мир не остановится. Давай я дам тебе второй шанс: скажи, что я приобрела, потеряв друзей?

Этим я поставила его в тупик. Марк задумался.

– Откуда я знаю? Ты же их потеряла, а не я, – начал злиться он. – Ешь яблоко и молчи.

В 12 загрохотал фейерверк. Подросток сел на подоконник, и смотрел, пока в небе не погас последний сверкающий шар. Он еще долго, не проронив ни слова, смотрел на звезды, на сияющую Москву, качающиеся заснеженные ветви за окном. Он долго молчал и о чем-то думал.

Умер он у себя на больничной койке, на последок сказав мне лишь то, что времени я могу терять сколько угодно, у меня его вдоволь.