Иоасаф Арианович Любич-Кошуров - Сон Лилии (Легенды и сказки)

Иоасаф Любич-Кошуров СОН ЛИЛИИ Легенды и сказки

СОН ЛИЛИИ

Глава I

ам, может-быть, случалось прислушиваться к шуму камышей на речном берегу.

Стоит только закрыть глаза — и тогда правда кажется, будто камыши и плакун — трава и осока точно шумят о чем-то по-своему, точно переговариваются между собою и тоскуют и плачут…

И даже есть что-то грустное и тоскливое в том, как они наклоняются к воде, когда по ним пробегает ветер…

Долгий, тихий, грустный, монотонный шум.

Только лилии стоят неподвижно и прямо на своих тонких, стройных стеблях…

И кажется, гнутся камыши, и плакун-трава к лилиям и тоскуют о том, отчего лилии стоят неподвижно и молча, и хотят заглянуть в самую середину их белоснежных чашечек…

Отчего молчат лилии? Отчего они не поют вместе с ними эту грустную песню без слов?..

Но раз, в один тихий вечер, умолкли камыши и осока и плакун-трава…

Они умолкли потому, что одна из лилий запела свою песню…

Она была прекрасна, эта лилия, — с ярко-зелеными листьями с золотыми от солнца брызгами на лепестках…

И она пела, слегка согнув свой стройный стебель и отдав на волю течения зеленые листья… Она пела:

Синеют лазурные дали,

Неведомой тайной маня.

О если бы волю мне дали,

И волны навек оторвали

От корня родного меня!

* * *

На пенистых гребнях далеко

Умчали б в неведомый путь;

И в след мне с тоскою глубокой

Глядел бы плакун синеокий,

А я бы шептала: «забудь!..»

* * *

О если бы в вазе хрустальной,

В далекой чужой стороне,

Купаясь во влаге кристальной.

Увидеть хоть взором прощальным

То солнце, далекое мне!..

* * *

И пусть бы потом я увяла,

И листья поблекли мои…

Не даром ведь я отстрадала

Предсмертные тихие дни…

Лилия умолкла…

Ее листья все тянулись, увлекаемые водяными струями, в одну сторону, и в ту же сторону наклонялся стройный стебель…

Опять зашумели камыши, зашумели долгим, грустным, монотонным шумом…

Слышно было, как через равные промежутки времени тихо плескалась река о пологий берег, точно дышала.

Весь берег был в камышах, в осоке, зарос лозою и ракитами. И, казалось, в самой глуши камышей, лозы и ракит притаилась какая-то жизнь; и оттого временами вдруг зашевелят листьями ракиты и зашелестит камыш, что эта жизнь, схоронившаяся в них, тоже дышит, как дышит река, и еще не уснула и не успокоилась на ночь.

А ветра, как будто совсем не было.

И правда, на лугу не ощущалось ветра.

Только чуть-чуть шелестели листья ракит по берегу ручья.

И казалось, они шептали что-то друг другу, или кому-то о чем-то рассказывали, чего никогда, и никто не узнает в мире, ни один человек…

Или это ночь рассказывала им сказку, или убаюкивала их.

И камыш, и лоза, и белые, и желтые лилии, казалось, затихли и не колышутся, и стоят, выпрямившись неподвижно, потому что им нельзя пропустить ни одного слова из того, что шепчет им ночь… Ведь то, что она шепчет им, слетело в мир с самого неба, от самого Бога.

И поэтому они стоять так тихо, и все кругом так торжественно и тихо, — как в храме.

Зажглись первые звезды; из-за горизонта, в том месте, где должен появиться месяц, по небу разлился слабый --">